Я знаю, кто я такой. Я чувак, который играет парня, который притворяется кем-то третьим.
Название: Красный ветер пустыни
Автор: marina_ri
Бета: Сивиспакем
Арт: current obsession
Герои: Имс/Артур
Рейтинг: NC-17
Категория: slash
Жанр: AU
Размер: миди
Примечание 1: написан на Inception-календарь.
Примечание 2: в начале – схема Exile.
Предупреждения: текст может оттолкнуть жанром, физиологическими подробностями, матом и сквиками.
читать дальше
***
Калифорния – это Малибу.
Калифорния – это открыточная Санта-Барбара, солнечный Сан-Франциско и сияющий Сан-Диего.
Калифорния – это (чтоб уж во всем величии) ебаный через колено Эл Эй.
Но не Стоктон. Нет, многоуважаемые дамы и господа. Совсем не Стоктон.
Впрочем… Отчего бы и нет?
Стоктон.
Наиболее унылое место по официальной версии американского – круче-только-яйца – «Форбса».
Золотоносный претендент на победу в звании «Самый опасный город Соединенных Штатов».
Бесперспективный неудачник, первым принявший на себя волну ипотечного кризиса незабываемого две тысячи шестого.
И если вам мало: Стоктон – город, в котором дилеры на улицах в открытую бодяжат кокс стиральным порошком и умудряются при этом ежедневно находить себе новых клиентов. И вовсе не сложно. Старые дохнут, как мухи, не успевая состариться хоть на недельку.
Нет.
Имс не хочет в Стоктон. Он однозначно, стопроцентно, решительно не собирается домой.
***
Щит с ярким плакатом валится навзничь от удара тяжелого ботинка Имса.
– Ублюдки!
На плакате главный редактор Мартин Барон пожимает не-афроамериканскую руку Обамы. Теперь оба лежат на спине.
Хватка охранника на плече Имса становится почти нечеловечески жесткой.
– Безграмотное мудье!
– Мистер Имс, я буду вынужден…
– Пошли вы, бездари ебучие! Идите вы строем на хуй!
Из-за стекол на Имса глазеют бывшие коллеги. Бывшие любовницы. Бывшие собутыльники. Имс бьет ладонями по скрипящему стеклу.
– Отсосите себе, тупоголовые халтурщики! Думаете, суки, что удачно припарковали ваши невъебенно талантливые задницы?! Вообразили, что умеете писать? Что делаете тут, бля, полити… а-а-а!
Охранник заламывает руку Имса и вталкивает его в лифт.
Из зеркальной стены на Имса красными глазами пялится его собственная небритая рожа. Кетчуп на воротнике зелено-лимонной рубашки. Пара верхних пуговиц пришлась бы кстати, но они выдраны с мясом. На потной груди блестят чернильные пятна.
– Успокоился? – спрашивает охранник, выводя Имса из здания «Бостон Глоуб».
– Ты Билл? – спрашивает Имс, нашаривая в заднем кармане сигаретную пачку.
Охранник отпускает его и дружески щелкает зажигалкой.
– У тебя выхлест, что ли? Ведь пили ж с тобой на той неделе. Я Майк.
– Точно. Билл. Таких вот нянечек на вахте всегда зовут «Билл». Охраняй достойно, сине-беретный пенсионер!
Имс, покачиваясь, хлопает охранника по плечу. Кулак в лицо он бы не просек, даже если бы включилась замедленная съемка.
Асфальт перед офисом главной газеты Бостона со всей дури бьет его по затылку. Во рту кровь и почему-то табачное крошево.
Имс ржет и наблюдает снизу, как удаляются форменные начищенные ботинки Билла.
Не-а.
Имс нипочем не вернется в Стоктон.
*
Я всегда читал его колонку.
Даже когда он увлекся подковерными скандалами и почти прекратил освещать культурные события города.
Выставки, показы редких фильмов, интервью с необычными людьми – я ежедневно находил в его статьях что-то новое. Имена, стили, мысли, точку зрения.
Смотрел ли он правде в глаза? Понимал ли, что его увольнение было вопросом времени? Люди терпели его скотское поведение, пока им не надоело.
Обидно. Он мог стать интеллектуальным кумиром, а все кончилось, как обычно.
Говорите, у парня хронический насморк?
***
Изящным решением было бы спустить оставшиеся после увольнения деньги в «Дабине» – лучшем ресторане, где обожали перетирать свои дела продажные подонки типа учредителей «Бостон Глоуб».
Конечно, всегда есть неизбежное блядское «но».
С заплывшей рожей Имса пускают только в грязный бар по соседству с «Эдге», гей-клубом средней руки на Сторроу-драйв. Ему не удается серьезно удалиться от своего бывшего офиса, но он хотя бы попытался.
– Почему тебя тут нет? Меня уволили, если ты не заметила!
– Позвони Аните. Или Бэт. Можно Джейн.
– Я звоню тебе, лапочка. Ты же понимаешь. Только тебе.
– Имс… я не могу. Лэрри скоро вернется.
– Лэрри мудак, Джудит. Брось его!
– Он твой босс.
Имс громко кашляет в трубку – смех не получается.
– Приходи, детка, и я присуну тебе так, как этому неудачнику даже не снилось.
– Если бы ты, придурок, не включился в идиотскую соревновательную гонку с моим мужем…
– Я выебу тебя прямо на стойке, а все грязные дальнобойщики будут хором дрочить вокруг нас свои пропахшие бензином хуи.
– Ты больной извращенец, ты в курсе?! У тебя проблемы с головой! Нет, я не могу так. Имс, давай начистоту. Я просто не хочу тебя видеть. И слышать.
– Джуд, я перегнул, извини. Я заигрался, лапа. Мне плохо, меня уволили, приходи, твою мать!!!
– Не звони. Просто никогда не звони мне. Пожалуйста.
Хорошо, что Имс не видит ее. Он, вероятно, ударил бы ее лицом о косяк.
Последние крупинки порошка царапают десна.
Имс – везунчик. Он знает, где прямо сейчас взять еще.
Журналистское удостоверение отобрал Билл, но Имс прорывается в «Эдге» и так – рафинированная публика в пидорском клубе отлично знает его газетный псевдоним.
*
«Удар молнии», «громом пораженный», «с первого взгляда», «время остановилось», «одни на земле», «бабочки в животе», «пение пухлых уродливых херувимов»…
Господи, он и правда произнес вслух все эти клише. Человек, просравший Пулитцеровскую премию, но тем не менее имевший все шансы ее заполучить, не нашел ничего лучше для выражения собственных эмоций, чем набор пошлых штампов.
При таком раскладе – что еще ему оставалось? Думаю, только оскотиниться.
Коварная штука – белый рай.
***
Неоновые лучи с отмашкой бьют Имса по глазам. От оглушающей музыки из ушей скоро хлынет теплая кровь – приятное ощущение.
Пидорасы знают толк в хорошем порошке: чувства не просто разогнаны до предела, нет. Имс сам сейчас – зрение, слух, кожа. Вибрация. Он – вибрация. Резонатор.
Ярость отступает. Невыплеснутая истерика трансформируется в желание, острое, словно чилийский перец. Полуголые тела вокруг, почти – внутри, пот мешается с потом.
Имс хочет всех этих мальчиков и дальнобойщиков в баре на соседней улице, и Джудит, и своего редактора Лэрри.
Последний факт особенно смешон. Имс годами пытался поиметь Лэрри, фигурально. Им стоило поебаться на каком-нибудь корпоративе.
Смех булькает в пересушенной носоглотке.
– Артур! – громко кричит кто-то.
– Артур… – звенит толпа.
Афоризмы и каламбуры варятся в голове Имса, будто овощи в полупустой кастрюле жидкого супа. Их можно выблевать – слова больше не нужны. Он больше не журналист.
– Наконец-то! – прямо над ухом визжит пацан лет пятнадцати. Его блондинистые волосы перьями выкрашены в розовый. Имс целует его, чтобы заткнулся – резонатор еще работает, и визг неприятен.
Розовый впивается в Имса плывущим расфокусированным взглядом снизу вверх и объясняет, как больному:
– Артур.
Имс следит за его рукой. Проводит линию от кончиков вытянутых пальцев через головы на сцену.
И дальше он может только сухо кивнуть. Поскольку и правда.
Артур. Что бы это имя, ко всем гребаным чертям, ни значило.
***
Тясячеголовая, тысячерукая, тысячехуйная змея подвластна искусному факиру-Артуру.
Он доводит до оргазма одним круговым движением бедер. Он оттягивает край черной трикотажной майки, и Имс чует, как наливаются спермой яйца всех без исключения присутствующих в зале. Из тех, конечно, у кого есть яйца.
Артур – идеальный камертон. По нему можно настроить каждого пидора в пределах «Эдге».
Уж Имс-то точно пидор, взгляните на его ширинку.
Сюрприз.
Имс думает: это просто кокс. И тот кокс, который был утром. И вчера. И сорок минут назад в баре. И после звонка Джудит.
Он расстегивает молнию и трется членом о задницу стоящего впереди розововолосого, не отрывая глаз от сцены. Розовый разрешает и тоже смотрит.
Ну же – думает Имс.
Ну же. Ты ведь не продолбал мозг окончательно?
Ты же задавал моду на книги и фильмы, на фотографов, на авангардное искусство, на любые мыслимые авангарды. Без твоей рекомендации ни один псевдоинтеллектуал Бостона не поднял бы свою жопу, чтобы сходить в музей.
А это – просто стриптиз. Просто парень на сцене гей-клуба. Он даже не снимает майку. Халтурщик.
Розовый скулит и трет себя между ног, как девка.
Артур – правильное имя. Никакое. Почти Адам. И Ева. И сладкий грех с кислым яблочным вкусом. Какая невиданная пошлейшая банальность!
Он похож на индейца. На иудея. На монгола. На проститутку. Кем-то из перечисленного он точно является, Имс не может сообразить, кем конкретно.
Музыка ускоряется, огни закручиваются в спираль, Артур парит над сценой, и амплитуда его движений – от потолка клуба и до самого пола, за долю секунды. Как молния, как безликая тень на стене, как секс, как зверь.
Имс цепляется за описания, прилагательные всегда его дисциплинировали: темный, тонкий, влажный, жилистый, гибкий, сильный, властный.
Имс брезгливо отшвыривает от себя розововолосого сопляка – ни к чему замены. Имсу нужно все самое лучшее. Лучший материал, лучшее место для колонки, лучшая газета, лучшая баба из тех, что законно спят с лучшими редакторами лучших изданий.
Ему нужен Артур, и Имс сообщает об этом вслух. Он хочет, чтобы Артур был готов, когда Имс придет его трахать.
Имс прорывается к сцене, ловит языком летящие с волос капли пота Артура, перехватывает его взгляд и сообщает одними губами:
– Мой.
Артур по-мальчишески улыбается, словно ждал этих слов всю жизнь.
*
Не то чтоб я об этом специально думал, но люди искусства, как правило, бисексуальны.
Где-то там располагается чувствительность, тонкость, умение видеть и творить красоту. Ведь словами тоже можно созидать и разрушать прекрасное, верно?
Хотя я, очевидно, увлекаюсь. Черт его знает, может, правильная приставка – «а». Асексуальны. Не телесны.
Вы видели Имса? Вот кто существует телом.
Все это – досужий непрофессиональный бред.
Надо придерживаться фактов, а главный факт заключается в том, что Имс попался.
***
Темнота сортира выкалывает глаза после взвинченно-ярких лучей неона.
Имс настолько слеп, что может передвигаться только ощупью. Он скользит кончиками пальцев по шершавой стене, по липкой раковине, заезжает рукавом пиджака в лужу натекшего жидкого мыла, затем снова – неровная стена, и наконец приятно холодящий фаянс писсуара.
Имс долго ждет, пока возбуждение отступит, – отлить с таким стояком ну вообще нереально.
Под длительное журчание в голову приходит слоган – из тех, которые Имс любил придумывать в школе, пока не занялся журналистикой. «Кока-кола: слей легенду!»
Интересно, докатилась ли до Стоктона повальная мода на рекламные агентства и возьмут ли его на работу копирайтером?
На плечо опускается рука. Имс дергается, матерясь, и заправляет в трусы член.
Татуированный с ног до головы хлипкий мужичок лет сорока светит Имсу белозубой улыбкой и называет его газетный псевдоним.
Ну, сейчас начнется.
– Доигрался? – спрашивает татуированный вместо положенных восторгов и заверений в читательской верности.
– Никогда не подкрадывайся к людям, когда они ссут! Ботинки промочишь, – назидательно хрипит Имс.
– Хороший совет, – одобрительно кивает мужичок и разглядывает Имса, покачиваясь с пятки на носок. – Дам тебе свой в благодарность. Не пиши больше. Не получается у тебя.
Имс замахивается и каким-то чудом заезжает в сверкающую улыбку. Зубы борзого не-фаната окрашивает черным. Имс надеется – кровью.
– У-у-у, чувак, да ты в середине дороги, – без тени злости или улыбки комментирует татуированный.
Последнее слово вызывает в воображении Имса белую сыпучую дорожку на мягком веснушчатом животе Джудит.
– Держи. Первоклассные.
В руке Имса оказывается сигаретная пачка из-под тонких дамских сигарет.
– Что это?
– Пособие по безработице, – серьезно отвечает татуированный.
Имс встряхивает пачку. Внутри пересыпается сухое и шуршащее.
– Ты кто, эй? – слепо спрашивает Имс в спину странному собеседнику.
– Один из тех, кого ты удачно пропиарил в своей колонке. Я получил до неприличия много бабла за дерьмовые картины, а это – дерьмовая благодарность.
Мужик даже не оборачивается. Последние слова он произносит в проеме двери. Из зала прорываются звуки, там бензопилой пилят сцену… ну, или просто сменился саундтрек.
Имс на нетвердых ногах подходит к тусклой лампочке над дверью. В мятой пачке шелестят коричневые хрусткие ломтики. Высушенные до пергаментной тонкости, и как бумага – на языке.
Теперь музыка не бьет наотмашь. Теперь она несет по волнам, подкидывает вверх и вниз, окатывает член горячими волнами, вакуумом сжимает мошонку.
У Артура на сцене вырастают крылья. Он похож на бога с египетских фресок, у него нет лица, зато есть опаленные нездешним солнцем плечи, острые ключицы, золотые ступни и тугая, узкая, девственная священная задница.
Имс поднимает руки и сцепляет их над головой в замок, от чего простреливает запястья. Только не трогать себя, нет.
Только дождаться Артура.
Даже фараоны поклонялись богам, и Имс поклонится. Наклонит Артура и проникнет целиком в сладкую темную пещеру, откуда выйдет обновленным и прощенным.
Имс становится музыкой, становится невидимкой, воздухом. Он не помнит, как оказывается у сцены, но воздуху не нужна память.
Имс смотрит на Артура, который смотрит на Имса, который танцует для Имса, который собирается подарить Имсу тот кусок мира, о котором никому, никому неизвестно.
Имс не знает, как дождаться конца выступления. Сперма готова хлынуть через уши, но каждая капля должна принадлежать Артуру, и Имс держится из последних сил.
***
Терпение, мой друг. Терпение.
Учитель литературы, инвалид вьетнамской войны, человек, которого Имс считал своим гуру. Безногий Шеннон Уэллс, которого Имс ненавидел, поскольку не в терпении видел свою удачу.
Если он не спился, не вскрылся, не загнулся и не отправлен на пенсию, маленькая школа в Стоктоне до сих пор место его проповедей и назиданий. Он, стервец, научил Имса думать словами, и Имс отчетливо слышит в ушах каркающий голос учителя: «Терпение, мой друг».
Артур выходит из служебного входа клуба, натягивая на уши черную вязаную шапку, пряча под воротником приглушенное бронзовое свечение, и превосходство, и силу, и гибкость. Пряча божественную задницу под бесформенной длинной курткой.
Имс трет покрасневшие глаза и пристраивается рядом. Они идут шаг в шаг, совпадая настолько, что в узкой трубе каменного переулка Имс слышит только одного из них.
От близости Артура колет подушечки пальцев и ощутимо пульсируют линии швов на черепе. Волосы встают дыбом.
– Знаешь, я на самом деле сдохну, если не трахну тебя прямо сейчас, – не своим голосом сообщает Имс, внутренне содрогаясь от уныло-тривиального набора звуков.
– Чего ждешь? – интересуется Артур, поправляя на плече сумку. У него мягкий выговор и низкий голос. У него тонкие горькие губы, и он не против удариться затылком о каменную декоративную накладку на стене очередного офисного здания, уходящего вверх массивом из стекла и прочной стали.
Имс дергает ремень и с усилием спускает джинсы – слишком крепко стоит, не справиться.
Артур тянет шапку до самых глаз и уже знакомо ведет вкруговую бедрами, освобождаясь от штанов.
Имс врывается в него, обдирается об него в кровь, он видит собственные белые костяшки, которые стискивают отвороты куртки Артура, видит длинный тонкий нос Артура, раздувающиеся ноздри. Он душит Артура, наматывая на запястье его длинный шарф.
Они кончают вместе общим хрипом: Имс от незнакомого блаженного удовольствия, Артур – от члена Имса в самой глубине и нехватки кислорода.
Имс ждет: сейчас Артур уйдет или обзовет его маньяком, он вызовет полицию, заявит на Имса. Имс ждет, что его будут судить за изнасилование и попытку убийства.
Но Артур тускло светится золотом и поправляет шапку. Развязывает на горле шарф и целует Имса в пересохший растрескавшийся рот.
И улыбается как ребенок.
*
Я никак не могу поставить себя на место отца одаренного мальчишки.
Предположим, я всю жизнь впахивал шофером в маленькой типографии за городом.
Предположим, моя жена болталась между реальностью и сном почти двадцать лет моего брака, и в лучшие дни она помнила имя сына, но не могла сообразить, откуда он вообще взялся.
Предположим, я застал своего пятнадцатилетнего отпрыска в заброшенном цеху, выпачканного с ног до головы типографской краской и надрачивающего хер над старой газетной вырезкой с фотографией Мишель Мерсье. Вроде это была «Анжелика в гневе», шестьдесят пятый год – устаревшая эстетика даже для меня, немолодого водилы из загнивающей провинциальной дыры.
Предположим, мой сын не прервал своего занятия, даже заметив меня. Он заляпал спермой черно-белое фото, заправил член и сказал: «Как считаешь, батя, я смогу продать эту инсталляцию? Газеты называют такое искусством».
Не знаю, как отцу Имса, а мне было бы ужасно, ужасно неловко. Настолько, что мой сын не смог бы сидеть неделю на своей наглой выпоротой заднице.
***
Джудит стыдно. Именно так трактует Имс текстовое сообщение от нее: «Надеюсь, у тебя все в порядке».
У Имса все в порядке. За утро он пишет две с половиной статьи в никуда, затем расхерачивает о стену ноутбук, затем пытается собрать его составные части и несет их в мастерскую, чтобы посмотреть в осоловелые глаза прыщавого менеджера техподдержки и прочитать в них приговор: статьям, карьере, ебаной груде метала, когда-то бывшей последней моделью макинтоша.
Макбук. Ведь это так стильно. И снежная дорожка изумительно смотрелась на его белой матовой крышке, подсвеченная изнутри.
Имс выходит из мастерской свободным еще на одно деление по шкале освобождения от жизни. Он бесцельно шатается по городу, загребая носками ботинок мусор на тротуарах. На мосту Закима его чуть не сбивает черный крайслер, и, чтобы успокоить инстинктивно взбесившееся сердце, он жадно обсасывает белые пальцы, пряча от ветра иней в прозрачном пакете.
Кабели, поддерживающие мост, тянутся от дорожного полотна прямо к башням, и Имсу нефигово везет – полицейский снимает его с перил в тот момент, когда он собирается проверить температуру воды в реке Чарльз.
– Неужели тебе не интересно отпилить кабель? – серьезно спрашивает Имс толстого, донельзя раздраженного полицейского. – Скинуть форму, пронестись над каменными джунглями бесстрашным непобедимым Тарзаном…
– Ты можешь выбрать службу, знаешь? Как в отеле по телефону, – отвечает полицейский. От него нестерпимо несет потом.
Имс не понимает, к чему он клонит.
– Если ты пьян – одна кнопка вызова. Если псих – другая. Если суицидник – третья. Если террорист – главная кнопка, – полицейский демонстрирует Имсу рацию.
– Что если я просто пойду, друг? У меня дело в «Эдге» сегодня вечером. Я должен трахнуть бога.
– Трахни себя, хуеглот обсосанный!!! – на разрыв желудка вопит полицейский. – Как же я остоебенился стаскивать всяких пиздорылов с этого разъебанного моста!
– Тебе надо писать книги, кэп. Большие жирные дорогие книги. У тебя дар.
Имсу вслед раздается шум рации и позывные.
Отчего-то совсем не хочется проверять, какую кнопку нажал разговорчивый коп. Имс ускоряет шаг, поднимая на ходу воротник. На чертовом разъебанном мосту имени Леонардо Закима дует совершенно бесчеловечный ветер.
Артур выступает в час ночи. За это время Имс влегкую может купить и разбить еще парочку макбуков.
***
Фиктивное журналистское удостоверение жжет внутренний карман пиджака.
Это смешно, это ужасно смешно – Имс не боится быть пойманным с дозой кокса и пачкой сушеных галлюциногенных грибов неизвестного происхождения, не боится ходить по улицам с пистолетом без разрешения на ношение оружия и ножом на потертом ремне. Не боится воровать чужие идеи, образы и слова, но корочка… Глупая корочка.
Кулаки сжимаются сами собой, обгрызенные ногти грубо царапают ладони. Имс представляет, как поднимает пушку и целится в грудь главреда Мартина Барона, как убивает Лэрри, как стреляет в Обаму. Он представляет кровь, много крови, он ощущает ее на языке, на лице, на ресницах.
Где-то должен быть кто-то. Тот, кто во всем виноват.
Имс плещет водой на лицо. Он не видит своего отражения – сортир в «Эдге», похоже, стал еще темнее. В кабинке по соседству со вкусом трахаются, так что дрожит хлипкая дверца.
Имс опускается на колени и заглядывает в щель.
Он видит только две пары кроссовок и спущенные джинсы.
Он тоже хочет вот так – раком. Впечатать Артура головой в унитаз, вздернуть его, ворваться в него, вывести кончиком ножа свои инициалы на гладкой смуглой заднице, оставить метку.
Во всяком случае, он не настолько пьян, чтобы не понимать – выстрели себе в лицо, в висок, в рот, в горло. Не промахнешься, если хочешь, чтобы кто-нибудь ответил.
Имс извлекает заламинированное удостоверение, включает все свое журналистское обаяние и проникает за кулисы клуба. Ну да, кулисы – как в театре. Здесь тоже есть гримерки и свои режиссеры. Здесь тоже есть тот, с кем надо переспать, чтобы сделать карьеру.
Только Артура нет, Артур выступает позже, Артур обычно переодевается вон там, в комнате возле подсобки.
Имс выцарапывает свои инициалы на деревянном столе возле зеркала, отодвинув в сторону белые бутафорские крылья, пока охрана не спохватилась.
Ничего. Он перекантуется в зале, он выпьет, он положит на язык пергаментный безвкусный ломтик и дождется своего бога. Расписание Имса сегодня позволяет пару часов бесцельного ожидания.
***
Артур устанавливает собственные правила. Имс снисходителен, он совсем не против поиграть.
Артур танцует в звездных метеоритных искрах, которые словно капли воды окутывают сцену. Артур взмахивает рукой, и волна мелких огней вздымается вслед. У Артура огромный, просто огромный член, который хочет толпа, заполонившая «Эдге». Член вздымается над сценой, поглощая все пространство. Артур выделяет каждого, он всем дает надежду, он гладит взглядом любого, кроме Имса.
Имсом Артур пренебрегает. Делает вид, что они незнакомы. Делает вид, что на его шее не осталось следа от удавки.
Имс не видит след, слишком далеко… пока далеко. Но он есть там. Синеватый, неширокий, не позволяющий Артуру забыть. Как это было. С кем.
Ладно же, мальчик. Не хочешь рисковать своей работой? Не хочешь, чтобы начальство узнало о твоей связи с клиентом? Нет проблем.
Имс благодушно разрешит Артуру не нарываться. Но после.
После.
Потом, когда Артур упадет со сцены, взмыленный и вымотанный бесконтактным сексом с целым клубом, а Имс подхватит его на улице, чтобы добить, дожать, выпить Артура без остатка, ощутить в горле его кровь и сперму, и мочу, и пот: все жидкости, которые производит тело Артура, в равной степени интересны Имсу.
Если бы он умел – он рисовал бы, а не кропал статейки о художниках. Если бы его корявые руки росли из правильного места – он лепил бы скульптуры и чертил схемы причудливых фонтанов, а не освещал рождение и смерть очередной недолговечной звезды на пластиковом своде американского искусства.
Но теперь у Имса есть Артур, и шелуха остается шелухой. В любой мастерской любого мазилы – грязный пол. Слушайте, давайте будем честны. Краски и гипс, осколки стекла и керамики, грифель и деревянные стружки. Грязь, дамы и господа.
Ничем не лучше мочи и дерьма, и спермы, и пота. Ничем и не хуже.
Имс отчетливо видит голубую кровь, с бешеной скоростью бегущую по венам Артура. Он по-вампирски слышит ее. Артур танцует, он заводит руки за голову, заламывает, как человек, у которого большое горе.
Имс понимает его, у него тоже беда – сквозь толпу не пробиться к Артуру, ближе к черной тени от белых крыльев. Тени, растущей прямо из лопаток, из-под фальшивых перьев. Возможно, Имсу дали по губам – больно. Возможно, он просто нестерпимо хочет присосаться к шее Артура под мокрыми солеными волосами.
Он хочет снять с Артура кожу и втиснуться внутрь – чтобы быть ближе.
Время прыгает, время играет с Имсом в жмурки. Раз-два-три-четыре-пять.
В пять утра Имс пытается подняться на ноги. Бровь рассечена кулаком вышибалы в пидорском клубе, хребет болит от привычного асфальтового приветствия.
– Так хреново? – говорит Артур. Он придерживает сумку и садится на корточки возле Имса.
– Отвали.
– Дай посмотрю.
– Ты пиздец долго.
– Прости. Можно к тебе?
– Господи, да.
Да, Господи, да.
Раз-два-три-четыре-пять.
На пятый этаж Артур тащит Имса за руку, у Имса заплетаются ноги.
В квартире Артур идет босыми ногами по осколкам макбука, будто Иисус по воде.
Имс подыхает от жажды, у него горит лоб, он в пустыне, гребаной египетской пустыне. Артур включает в ванной воду, и Имс пьет, пьет, пьет прямо из раковины.
Артур раздевает его и молчит. Он так много молчит, будто все, что он умеет – это раздеваться под музыку. Идеальное современное божество.
Жаль: сейчас не слышно пульсации голубой крови.
Голый бронзово-загорелый Артур в темной ванной кажется вырезанным из камня, и Имс с упоением облизывает эту статую начиная с ног. Артур поразительно холодный.
Он произносит прерывистым шепотом, изгибаясь от прикосновений языка:
– Они ничего не понимают. Им плевать на тебя, на меня, на слова. Они никогда не найдут тебе замену.
– Ты говоришь то, что я хочу услышать? – Имс сам не может разобрать своих слов, у него занят рот.
– Конечно.
– Зачем?
– Мне нравится, когда ты еще чего-то хочешь.
– Только дохлые не хотят.
Артур отмалчивается, толкаясь за щеку.
– Эй, – Имсу нужен ответ. – Я ведь живой?
Член Артура снова увеличивается до небывалых, неестественных размеров. Он заполоняет горло, разбухает, и Имс давится им, а потом блюет кровью.
– Очень живой, – без эмоций отвечает Артур. Имс снова пьет из раковины, лакает, словно уличный пес.
– Как ты это делаешь? Со своим членом?
– Очень просто! – живо откликается Артур. – Такой трюк. Чтобы он казался больше, надо сбрить волосы. Давай я покажу тебе.
Артур усаживает Имса на край ванны, устраивается между его ног и поливает весь пах пеной для бритья. Потом ломает одноразовую пластиковую бритву и достает лезвие.
– Зачем?
– Страшно?
– Да. Зачем?
– Ты доверяешь мне?
– Нет.
– Правильно. Но глупо. Поздно.
Артур обривает лобок Имса. Его рука движется неловко, неровно, он несколько раз режет Имса, и плотная пена окрашивается розовым. Клубничное мороженое со взбитыми сливками.
Имс стонет сквозь зубы. От каждого пореза в пах ударяет болезненно-тугая волна возбуждения, от прикосновения ледяных пальцев Артура ноги сами собой разъезжаются в неудобный шпагат.
Артур вытирает полотенцем пену и приникает к первому порезу. Его язык движется по ране, дразнит расходящиеся края. Он всасывает кровь и дрочит Имсу неровно, не в ритм, мучительно и грязно.
Имс кончает, нажимая на кадык Артура большим пальцем, а потом вздергивает его, безвольного, и перекидывает через бортик ванны. И дотрахивает, пока член не обмякает.
По эмали течет сперма Артура, и она кажется белее дорогой итальянской плитки, белее бутафорских крыльев, белее кокаина.
Имс вмазывается ею через рот, втирает в десны.
Артур показывает зубы, и его рот окрашен кровью.
*
Мне часто представляется модель, схема, устаревшая структура.
Нет никакой порнографии, воображение спит, не расторможенное. Не жадное до уродства. Не требующее все больше, и больше, и больше зрительных впечатлений.
Имс поразительным образом умел ставить в своих статьях правильные вопросы. Вопросы, повергающие читателя в шок, загоняющие его в тупик, заставляющие крутить и так и сяк острые высказывания ушлого журналиста.
Что было раньше: яйцо или курица? Некто любит нюхать грязное белье, потому что модно иметь безобидное отклонение, или это модно, потому что правильный «некто» такое любит?
Когда же вы, ремесленники, перестанете называть свою мазню творчеством и пойдете на лесопилку?
Ирония, в которой Имс знал толк. Лично я не в курсе, есть ли в окрестностях Стоктона лесопилки.
А он?
***
Пальцы кажутся раздувшимися сардельками, суставы не гнутся. Имс не может проверить, как его руки будут вести себя на клавиатуре, – у него нет клавиатуры.
Он пытается выбраться из ванны, где проспал остаток ночи. Затем бросает глупую затею и выкручивает горячий душ.
Порезы в паху обжигает саднящей болью, и Имс рассматривает каждый. Один – опасно близко к переплетению вен.
Социальные лозунги, вечная реклама. Те же попытки контроля. Имс водит бруском мыла по ноющим ребрам и формирует стратегию продвижения бренда. Стратегию раскрутки себя.
Разошли резюме.
Задействуй старые связи.
Обзвони знакомых.
Прижми должников.
Купи ноутбук.
«Поешь», – приходит смс, и Имс едва не роняет в воду мобильник, пока читает, нажимая на кнопки скользкими пальцами. Ему неизвестен номер, так что это не Джудит.
Вопреки всему тянет послушаться совета.
Он не знает, какой сегодня день недели, он нарочно не смотрит на часы.
Полотенце плохо впитывает воду, и Имс, мокрый и голый, плетется в комнату. Надо найти чистые брюки и дойти до Старбакса.
В коридоре к его ступне прилипает резиновая буква «А» от разбитой клавиатуры макбука. Имс надевает носок и ботинок прямо поверх клавиши. Теперь он элегантно хромает, это должно пробудить в людях желание немедленно ему помочь.
Сладкий кофе прочищает мозги и наполняет приятной тяжестью болезненно пустой желудок.
Имс достает телефон, чтобы ответить на сообщение, чтобы набрать номер, чтобы услышать мягкий теплый голос Артура, чтобы элегантно и едко пошутить на тему погоды, курса евро и мирового масонского заговора. Но, видимо, он умудрился стереть смс, пока тыкал в кнопки своими опухшими неуклюжими пальцами.
Нестрашно.
Имс уверен: Артур проявится. А если нет… Что ж. Всегда есть «Эдге».
В носоглотке свербит, и неприлично юная официантка протягивает ему салфетку.
– У вас кровь, вот здесь, – безучастно сообщает она и тычет пальцем себе над губой.
– Где мой сэндвич, лапа? – интересуется Имс, хлюпая носом.
– Обидно. Я не умею читать мысли. Вы его не заказали.
Имс хочет выполнить просьбу Артура, несмотря ни на какие препятствия.
Он допивает свой кофе и покупает в лавке с французской выпечкой длинный тонкий батон.
Настроение стремительно падает, от мягкого рыхлого хлеба тошнит и болит голова.
Досадную муть он разгоняет на заправке за супермаркетом, с навалившимся отчаяньем трахая кончиком языка практически пустой пакет.
Последних крупиц инея вполне достаточно, чтобы мозг вернулся в боевую готовность.
Никаких должников и друзей, никаких новых знакомств – Имс, прихрамывая, заходит в интернет-кафе, набирает по карманам мелочь и до ночи пишет.
Вокруг формируется зона отчуждения, ни один камикадзе не решается занять комп возле Имса, но так даже лучше. Смешнее.
Быстрая смена декораций, у людей короткая память. Дело только за новым псевдонимом. Менеджер четырежды отбирает у Имса сигареты, покорно продлевает ему время за компьютером и ждет не дождется, когда неудобный клиент свалит из кафе.
Жди, дорогуша. О тебе Имс может написать тоже – костей, сука, не соберешь.
Имс трет о плечо заросший подбородок, не прекращая печать.
Используй свою взвинченность, свое разочарование, свой тремор. Тащи в тексты потливость, тахикардию, депресняк. Быдло – оно интересное любит.
И нет. Имс вовсе не пялится на экран мобильника после каждой поставленной запятой.
***
Коричневая полукруглая хрусткая шляпка не поможет Имсу проникнуть в «Эдге», чтобы купить то, что поможет.
Если бы его Мазерати не превратилась на прошлой неделе в груду металлолома…
Журналистика – как история. Никаких сослагательных наклонений, только обглоданные дочиста цифры. Артур внутри – цифра без конца и начала.
При одной мысли о его загорелом, карамельном теле у Имса разбухает ширинка. О карамель можно поломать зубы, можно лишиться пломб.
Имс садится на тротуар и вытряхивает из ботинка плоскую клавишу «А».
«Зайди с черного хода», – гласит очередная смс. Имс сует клавишу за щеку, поправляет воротник рубашки цвета перезрелой сливы и, очаровательно улыбаясь, обходит клуб.
Вышибала у невзрачной двери – из тех, кто еще не бил Имса в лицо.
Как? Ты не знаешь меня, чувак?
Неужели? Ты только из отпуска?
Ну смотри же, смотри и запоминай. И не говори, что тоже читал мою колонку – это ранит, это больно. Неужели «Бостон Глоуб» нынче покупает подобная шваль?
В гримерке Артура сыро. Стол засыпан театральными блестками, Артур засыпан театральными блестками, он стоит посреди комнаты в одной набедренной повязке и с ног до головы сияет в гриме. Имс растирает между зубов невкусный ломтик.
Он делает шаг вперед, и тут кто-то выключает свет.
Имс находит себя на полу. Давешний вышибала перепугано трясет его за грудки, так что многострадальный затылок бьется о ступеньку, ведущую на сцену.
– Мистер журналист… мистер журналист! Сэр… Извините… я не разглядел вас. Наш танцор вызвал охрану…
– Постельные игры, приятель, – с трудом выдыхает Имс, потирая грудь. – Артур меня знает.
– Он не сказал об этом, простите… Он на сцене, я могу привести менеджера.
– А… нет. Ни к чему. Я обознался. Мы незнакомы.
– Сэр, может, я куплю вам выпить?
– Ты где раньше служил, дубина? В правительственных войсках? Как ты вырубил меня?
– Откуда вы знаете?
Мужик пугается окончательно. Имс разглядывает его, щурясь с усилием.
Немолодой, отчаявшийся, безработный. Прямо как Имс.
– Думаю, старина Джек поможет решить наше недоразумение. Я буду вон там, в углу.
Имс указывает на самый маленький столик максимально далеко от сцены.
Запах Артура из гримерки до сих пор дразнит ноздри.
Имс наугад пихает бутылку виски во внутренний карман пиджака, поскольку рот его зашит крупными белыми нитками, как у тряпичной куклы. Он не может говорить и дышать.
Все, что он может, это мычать, когда ослепляющий Артур тянет к нему со сцены длинные-длинные руки. Когда он через весь зал оглаживает член Имса, когда дрочит ему,
пачкая золотом, заражая, будто инфекцией, оставляя на Имсе мажущие светящиеся следы.
Имсу никто не помешает, если он прямо сейчас выкрутит руки Артура, свяжет их за спиной, подвесит к потолку и на глазах безглазой толпы (удачный каламбур) трахнет его на весу, использует его тело, кончит в него, чтобы сперма разъела золотую пыль, растворила ее, оставив лишь оболочку. Оставив только пустую кожу, шкуру, карнавальный костюм.
И тогда Артур возродится в нем, в Имсе, сразу. Не нужны будут текстовые сообщения и звонки, и дурацкие мобильники, и слова. Имс никогда больше не будет один, беспомощный и жалкий.
Вот только его рот зашит, он не в силах крикнуть Артуру, чтобы тот остановился и прекратил расшатывать Имса, разбалтывать, травить его невыплеснутым возбуждением,
поджигать его кровь, плавить едким огнем. Сводить с ума.
– Оставь мне это, – просит Имс, но получается только хрип. – Оставь мне ум, у меня ничего больше нет.
Артур отрицательно трясет шакальей головой, с его волос срываются звезды размером с кулак.
И он прав. Имс не помнит, когда вычитал в старой газете из типографского архива фразу про плату Харону. Покойники должны отстегивать дань уродливому старцу в рубище, а Имс – безусловный мертвец.
Безногий Шеннон вывел формулу писательского успеха: «Упрощай сложное, усложняй примитивное – и читатель твой. Соври, дай им иллюзию, позволь подумать, что у них есть мозги».
Плыть по реке забвения с монетой под языком, предназначенной перевозчику умерших душ или, проще говоря: за все надо платить.
Имс кредитоспособен, он готов к оплате счетов. Осознание приходит в тот момент, когда Артур на сцене вытягивается в струну, балансирует на цыпочках, касается потолка кончиками пальцев и замирает, напрягаясь всем телом – на час или два.
Имс протяжно кончает без перерыва, без остановки, наслаждаясь и исходя на страх перед бесконечным оргазмом. И только тогда лопаются нитки, стягивающие его губы.
И теперь ладонь Артура затыкает его рот.
– Пошли, – шепчет Артур, тревожно оглядываясь вокруг. Имс крутит головой, но видит только уборщика, который переворачивает стулья, ставит их на столы.
– Я хотел бы купить… – начинает Имс.
– Потом. Все, что захочешь.
Ладно.
Но Имс запомнит обещание.
*
Чтобы понять его страхи, мне даже не нужно было знакомиться с ним лично. Назовите это доморощенным психоанализом, но я скажу: заурядность. Имс до истерики боялся стать обычным. Признаться отцу, миру, себе в том, что он – такой же, как все.
Обыкновенный, как и каждый из нас, коптящих бостонское серое небо. Вот, видите? Насколько избитый образ. Имс бы нашел другой, непростой.
И все отличия.
Обвините меня в зависти. И будете правы.
Он гениальный и ненормальный, и слабый, как новорожденный. И сильный, как питающийся сухими фактами робот-червяк, ползающий по всемирной паутине и собирающий информацию в свою гигантскую цифровую базу.
В конечном счете, цифры решают все. На его чеке была круглая красивая сумма.
Имс, без сомнения, умеет очаровывать.
***
– Откуда ты, Артур? Ты родился в Бостоне?
– Мне не хочется об этом говорить.
– Дай мне что-нибудь, так нечестно. Мою биографию можно нагуглить в любой момент.
– И сколько там будет правды?
– Это другой вопрос.
Они едут в лифте в апартаменты Имса, и Артур устало наваливается на плечо.
Имса не держат ноги после неестественного многочасового оргазма в клубе, но он впервые не хочет думать о себе.
Лифт останавливается, и Артур стягивает шапку с затылка очень простым пацанистым движением.
– А ты гуглил? Меня?
Блядь. Вот ведь.
Имсу и в голову не пришло. Клиническая степень эгоцентризма.
– Устал? – спрашивает Имс и только когда открывает дверь в квартиру, вспоминает о клавише «А». Велика вероятность, что сейчас резиновый квадратик у него в желудке.
– Смертельно, – отвечает Артур, швыряя безразмерную куртку на пол.
От него пахнет клубничным мороженым со взбитыми сливками. Имс думает – это такой причудливый аромат пидорского геля для душа.
Он опускается на колени перед Артуром и раскрывает ладони.
Жесткие ресницы Артура подрагивают, когда он ставит на колено Имса тяжелый грязный ботинок.
Имс медленно развязывает узел. Ботинок высокий, шнурок плотно переплетает броню ноги. На брюках остается сухая грязь из протектора.
– Утром свалишь опять? – спрашивает Имс, кривя губы в саркастической ухмылке.
Артур резко хлещет его по щеке тыльной стороной ладони. От неожиданности Имс валится на задницу.
– Эй!
– Я не разрешал тебе говорить, – мягко произносит Артур и гладит кончиками ногтей место пощечины.
Имс сглатывает и внутренне пытается перевести древнегреческие монеты с названием «обол» в американские доллары по выгодному курсу. Рот мгновенно наполняется слюной, и вопреки всему, что Имс знает о своем теле, член электризуется и рвется из штанов.
Имс, извиняясь, лижет сухим языком матовую кожу ботинка. Артур улыбается только губами и позволяет себя разуть.
И уходит в ванную, где льется вода, где скрипит дверца шкафчика и шуршит полиэтиленовая занавеска.
Артур возвращается и наклоняется к Имсу, который неподвижно стоит на коленях, упершись глазами в пол.
– Иди в комнату и раздевайся.
Имс кивает, не смея вскинуть подбородок.
Он поднимается с колен и очень старается не спешить. Он не знает, что будет дальше, он ни за что не хочет этого знать. Он проглотил свой обол для перевозчика и должен быть наказан.
Когда обнаженный Артур босиком входит в комнату, Имс лежит на кровати лицом в подушку. Артур вытягивает его руки вперед, заматывает кисти и привязывает их к спинке прозрачной полосой, вырезанной из занавески. Раздвигает ноги и закрепляет их унизительно-широко.
И шепчет, поднимая дыбом волосы на виске Имса:
– Можешь кричать. Молиться. Плакать. Но просить нельзя.
– Артур, – говорит Имс. Проверяет голос.
– Да, Имс, – Артур гладит холодными пальцами поясницу, и кажется – на коже потрескивает электричество. – Да.
***
Когтистые лапы вместо рук – практично. Эротично. Красиво.
Имса раздирает царапающая пронзительная боль. Он помнит о приказе и молчит, только кусает подушку, смоченную соплями и рефлекторными слезами.
Артур долбится в него рукой или тем, что есть у него вместо рук.
Тонкий коготь или острие ножа скользит по ягодицам, выписывая заклинания. Вся кровь Имса сосредоточена в сердцевине – не в груди, нет. Его центр в члене, в заднице, в простате, которой никто, кроме Артура, не касался.
По распластанной мошонке стекают обжигающие струйки крови, лаская и дразня, будоража, заставляя сотрясаться вместе с кроватью.
Имс слепо вжимается в матрас, наугад, в мягкое, в пахнущее освежителем для белья.
Артур целует его спину, не прекращая разрабатывать проход, в тупике которого сходит с ума от наслаждения маленькая глупая железа.
Имс – член, он становится членом, мыслит членом, он хочет просунуть распухшую головку между сомкнутых губ Артура, хочет, чтобы Артур пососал его, поласкал языком, чтобы сжал в кулаке, стиснул туго прохладными длинными пальцами.
Но члену можно не думать. Ему, со всей определенностью, думать противопоказано. И поэтому Имсу легко не просить, не заклинать дать ему кончить, не умолять трахнуть его так, чтобы отпустило. Чтобы облегчение вычистило хрустальной проточной водой всю скверну, омыло каждую пору.
– Артур, выеби меня, я больше не могу, боже, отвяжи, блядь, я не могу, мне надо спустить сейчас же! – воет Имс, бесславно сдаваясь, неловко трахая простыню, натягивая путы, выворачивая руки из плечевых суставов.
Боль отрезвляет, наказывает, но не снимает напряжения и желания. Имс не видит, насколько глубокий порез у него на бедре, но ему не страшно.
Он доверяет и подчиняется. Имс знает: если бы он трахался с убийцей, его тело давно было бы мертво.
– Можно сказать? – спрашивает Имс, заставляя себя успокоиться и с усилием сдерживая дрожь.
– Говори, – Артур гладит волосы у него на затылке, замедляя движение пальцев внутрь и наружу.
– Прости. Я больше не буду.
– Потерпишь?
– Да.
– Ты этого хочешь?
– Нет. Я очень, очень хочу кончить.
– Но?
– Но… я больше хочу стать тобой. Хотеть, чего хочешь ты.
Артур разводит ягодицы Имса так, что стыд отступает, посрамленный. Артур входит, вталкивается внутрь, ввинчивается сладко, больно, правильно.
Имс впадает в транс от размеренных движений. Он чувствует, как вопреки позе углубляется дыхание, замедляется сердцебиение, как расслабляются все до единой мышцы в опустошенном теле.
Он умеет летать над воздухом и водой. Он может строить города, конструировать плавательные аппараты, он может стать кем угодно, кем захочет, в любое время. Он впервые в жизни понимает людей – таких сложных, агрессивных, ограниченных, разных. Чувствует все сразу. Он узнает Артура всей ДНК. Он благодарен за каждое прикосновение – вольное или невольное. Открытие: он понимает, зачем нужен секс – это дурацкое, неэстетичное, коммерчески выгодное занятие двух и более людей.
Он не видит, но знает – Артур осторожен. Он не причинит вреда, напротив. Он сделает все, чтобы Имсу было хорошо, потому что Имс – хороший.
Просто так, нипочему.
Как каждый. Как любой.
– Говори, что ты чувствуешь, – хрипло приказывает Артур, выводя из забытья, и в его голосе переливается чистое желание.
Имс послушно прислушивается к себе.
– У меня до ужаса ноют яйца. Член горит, он слишком большой, как никогда. Я хочу сжать его чем угодно, как угодно, приткнуть в любое отверстие. Я хочу подмахивать тебе, но не могу, я связан. Хочу, чтобы ты двигался быстрее, так быстро, как сможешь. Чтобы был во мне как отбойный молоток, чтобы… чтобы… сильнее.
– Но. Ты. Не станешь. Просить? – Артур милосердно ускоряется, не сбиваясь с дыхания.
– Нет. Я возьму, что дашь.
– Иммммс! – незнакомо выстанывает Артур, и запястья Имса оказываются на свободе. Это так здорово, что он не сразу понимает – можно. Можно подсунуть под себя ладонь и сжать ее, и кончить в руку, чувствуя, как расходятся на бедре края резаной раны.
Имс на секунду теряет сознание от облегчения, а когда приходит в себя, Артур лежит на нем, обнимая руками и ногами, устроив на плече темноволосую лохматую голову. И тихо-тихо спит.
*
Они говорят: «Творческий стимулятор». Говорят: «Повышение работоспособности». Говорят про завышенные ожидания. Да они вообще много говорят, а мне нечего им возразить. Их звездный статус обязывает искать причины. С моим статусом все гораздо проще.
У меня давно имелась слабость к сарказму Имса. «Если высрать клавишу от компа, девяносто восемь процентов людей решит – ты сожрал целый лэптоп».
Почему именно он привлек мое пристальное внимание?
Прочтите парочку прошлогодних выпусков «Бостон Глоуб», колонку культуры. У вас не останется вопросов.
Я повторяюсь? Старый дурак.
***
Реабилитация Артуром приносит плоды раньше, чем Имс успевает самостоятельно отдраить всю квартиру и отстирать простыни от крови.
Питер Кадзис из «Бостон Феникс» звонит в два часа пополудни и назначает через неделю неофициальную встречу в маленьком итальянском ресторане возле офиса редакции. «Феникс» – не «Бостон Глоуб», Питер не посмеет диктовать Имсу, о чем писать. Он слишком давно на посту главреда и чует выгоду.
Имс заклеивает широким пластырем многочисленные следы от лезвия и пытается думать о себе как о выгодном приобретении. Получается херово. Артур каким-то образом вживил под кожу наркотик правды – врать самому себе муторно и не работает. Из-за вечной бессонницы Имс разбудил Артура рано утром. В отчаянном приступе психоза он целовал мальчишеское лицо, беспорядочно трогал сухие веки, изогнутые брови, стискивал виски, терся щетиной о гладкий подбородок, кусал ломаную линию губ и старался поверить в перемены.
Артур прижимался в ответ и неслышно вздыхал.
А потом попросил чистым, совсем не охрипшим спросонья голосом:
– Расскажи о себе. Откуда ты?
– Ты спиздил мой вопрос.
– Я знаю, – кивнул Артур, и Имс рассказал. Про нездоровую мать, про отца, про типографию за городом, про Стоктон, про потерю невинности в четырнадцать, про досрочный выпускной в пятнадцать, про первую напечатанную статью, про первый грамм порошка, про единственный раз, когда он добровольно и не по работе задал вопрос: «Откуда ты?»
Откуда ты, Артур?
Имс проверяет счета и решает пока забыть про ноут. Пару десятков статей он может написать и от руки.
Он исчеркивает кривыми строчками четверть блока бумаги для принтера и заставляет себя поесть.
Он слишком быстро устает, и кофе заканчивается уже через пятнадцать листов. Ему нужен допинг, небольшая мозговая встряска для повышения работоспособности, но все заначки выскоблены подчистую.
Артур пишет: «Не надо», и Имсу становится легче. Вязкий туман в башке расходится с трудом, но Имс мешает остатки черного и зеленого чая. И продолжает писать.
К концу дня у него есть развернутый план предполагаемой книги и парочка глав с дразнящими эпизодами, затрагивающими сомнительную роль журналистов «Бостон Глоуб» в раскрытии сексуального скандала в римско-католической Церкви.
Для затравки.
Имс надевает белую рубашку, отмечая отстраненно, насколько она велика. Это подарок Джудит: его день рождения пришелся на первую неделю их «просто секса», который Джудит, как и любая баба за тридцать, отказывалась считать просто сексом.
Имс всегда приходил в этой рубашке на редакционные собрания – у Лэрри была такая же, Джудит славилась парадоксальным отсутствием фантазии.
Анита звонит в дверь очень вовремя – Имс уже собирается уходить.
– По старой дружбе, – развязно жуя жвачку, сообщает секретарша Лэрри и протягивает Имсу упаковку от кокосовой стружки из тех, что используют для украшения тортов. Чувство юмора Аниты всегда импонировало Имсу.
– Ты звезда, ты знаешь, детка?
Анита кивает и лениво обвивает тощими руками шею Имса.
– Ебаться будем, жеребец?
Иногда кому-то лучше не открывать рта.
Имс легко стряхивает безвольные руки Аниты и выталкивает ее за дверь.
– Занят, лапочка. Бизнес.
– Ты безработный. И сейчас полвторого ночи.
– Именно.
Анита высаживает Имса возле «Эдге». Она небрежно машет ему на прощанье, не отрываясь от мобильной трепотни о дислокации очередной богемной тусовки.
Имс сразу направляется к служебному входу. Давешний Билл узнает его и заискивающе распахивает дверь. Все любят журналистов. В затылке ноет от воспоминания о железном кулаке.
В гримерке Артура менеджер клуба орет на двух потрепанных близнецов-порноактеров, затянутых в кожу. Артура за кулисами нет, нет его и на сцене.
Сегодня в «Эдге» тихо и малолюдно. Имс находит Артура в зале у стойки. Тот пьет из высокого стакана прозрачную жидкость – то ли чистую воду, то ли чистую водку – и беседует со смазливым чуваком средних лет, похожим на сильно располневшего Ди Каприо в его худшие времена.
Артур и Ди Каприо касаются друг друга плечами, хотя места у стойки полно.
Имс усаживается за свой столик, стараясь перехватить внимание Артура и обозначить свое присутствие, но за весь вечер ему ни разу не удается этого сделать.
Нет сомнений: Артур избегает его нарочно.
Имс умеет понимать намеки.
Он старается погасить легкое раздражение и ощупывает карман, но пачка из-под дамских сигарет пуста. Впрочем, если обслюнявить палец, можно собрать с картонных стенок коричневую сухую пыль.
У Имса есть хорошая кокосовая доза, и это делает его щедрым и высокомерным. Он оставляет пустую пачку на столе и выходит через главный вход.
Людям нужно отдыхать друг от друга, а у него дома лежит введение к настоящей рукописи, за которую некоторые скандальные издательства отвалят золотую гору бабок.
***
Весь следующий день Имс пишет, почти не прерываясь на сон и еду.
Благодаря Аните он снова в форме, благодаря Артуру – вдалеке от мостов.
Лэрри проявляется ближе к ночи.
– Анита сказала – ты готовишь книгу? – без предисловия начинает телефонный разговор редактор.
Ай Лэрри, ай молодец!
– Еще раз подошлешь ко мне свою шавку, и книга станет на пару глав толще, – сдерживая азартную дрожь, отвечает Имс.
Он отрубает телефон, и когда адреналиновая волна откатывает, душно наваливается паранойя. Рукопись стоит спрятать, но Имс не доверяет никому, кроме Артура.
Отличная идея.
Имс ждет Артура у «Эдге» – вваливаться внутрь с пачкой бумаги формата А4 под мышкой совершенно не тянет. Артур выходит из клуба, когда Имс уже падает с ног, когда он готов заснуть прямо на тротуаре.
– Артур! – окликает Имс и тут замечает: Артур не один. Разжиревший Ди Каприо появляется рядом и обнимает Артура за плечи.
Нельзя сказать, что Артур игнорирует Имса. Но парню стоило стать актером – в его взгляде лишь вежливый вопрос и неузнавание.
Имс тупо пялится в спину Артура, пока парочка садится в «Бугатти Вейрон». Бугатти виляет задницей, как шлюха, и выруливает на проспект.
Нет времени высыпать дорожку, и Имс яростно втирает в десны порошок. Он отдал контроль сам, добровольно, поверив очевидным сигналам и обещаниям. Поверив в мистическую вероятность неравнодушия, поверив в совпадение. В Артура.
Теперь он не понимает, что происходит.
Здесь нет места для стандартных ответов. Имс в принципе не видит ни единого ответа.
Он бежит на вокзал, бежит бегом, пока голени не начинает сжимать судорогами. Мятые заметки он прячет в камере хранения и закидывается прямо на глазах сонного бомжа в привокзальном туалете.
Имс хватается за книгу, за историю, за скверно пахнущие тайны «Бостон Глоуб». Он поднимает воротник пальто и идет домой, поминутно оглядываясь и проверяя, нет ли хвоста.
В квартире он вспоминает про телефон. Артур мог написать, а Имс, придурок, вырубил связь.
Экран загорается голубым, сообщения – отчеты о звонках Лэрри – валятся с омерзительным писком, но от Артура ничего.
Ладно же.
Пусть, хорошо.
Имс всегда был скор на выводы. Шеннон Уэллс не зря пытался научить его терпению. Ничего не случилось, наоборот – Имс свободен, и у него есть главное: идея. У него есть бумага и ручка и много фактов, с легкостью превращающихся в тысячи долларов.
Имс кидается к столу, ручка скрипит, оставляя отпечатки букв на полированной столешнице.
Когда в стержне кончаются чернила, Имс поднимает голову. За окном светло, и он прямо перед собой видит отражение в погасшей цифровой рамке – воспаленные глаза, всклокоченные волосы, расстегнутая грязная рубашка. Он даже не снял пальто.
Скрюченными пальцами Имс собирает покрытую нечитабельными абзацами бумагу и снова прется на вокзал, натыкаясь на прохожих и щурясь от яркого дневного света.
Потом заруливает в «Восточный банк» и снимает наличные. Он мог бы воспользоваться банкоматом, но в отделении можно спереть ручку.
Дома в коридоре он скидывает одежду и вваливается в ванную. Ему надо умыться и прочистить голову, чтобы продолжить работать.
Воспоминания вздымаются пугающим валом, загоняют в лабиринт. Имс опускает взгляд и смотрит на член. Член действительно кажется длиннее, хотя в паху, где Артур прошелся бритвой, начинает пробиваться колючая щетина. Имс неистово чешет лобок и яйца, раздирая в кровь места порезов. Под ногтями грязь и сукровица.
Имс впивается в свое отражение и исступленно дрочит, вспоминая, как Артур был в нем, как не давал шевельнуться, не разрешал думать, как позволял Имсу терять личность и распадаться, растворяться в спертом воздухе, как учил не быть.
Имс жадно слизывает с ладони сперму, представляя прохладные длинные пальцы Артура и его хищные скулы.
Он сует голову под кран и выключает ледяную воду, только когда шею начинает ломить от холода.
Можно, можно пойти в кафе, или заказать уже компьютер, или с телефона войти в интернет и поискать там Артура. Имс всегда славился умением за полминуты находить в публичном доступе такие факты о малопубличных людях, которые не у каждого информатора купишь. Социальные сети здорово облегчили работу полицейским, налоговикам, секретным службам и журналистам.
Но Имс не хочет узнать безвкусную правду. Он боится увидеть на страничке фейсбука обычного парня из техасской глубинки, боится обнаружить фотографии любимой собаки, одноклассников, родителей и, к примеру, младшей сестры. Имс и без того в курсе того, как функционирует мир, он просто не знал раньше, как быть собой. До Артура. С Артуром можно не быть.
Имс рывком вытягивает из кармана телефон и листает записную книжку. Как же он записал Артура?
Ебаный же нахуй! Какое тупое, примитивное, банальное имя! Имс находит пятерых Артуров и с первой попытки натыкается на Артура Хейярда, паршивого фотографа из «Ирландской газеты», с которым Имс подхалтуривал до «Бостон-глоуб». Пиздобол уже целую вечность должен Имсу пятьсот баксов.
Следующим оказывается кузен Артур, с ним Имс не разговаривал лет одиннадцать. Нет ни одной версии, как подобный контакт попал в записную книжку.
После мучительно-неловкого разговора с родственником Имс снова вырубает мобильник – ему некогда тратить время на бесполезную болтовню. Все звонки и поиски позже.
У него осталась еще нераспечатанная упаковка бумаги и свежий стержень в украденной ручке с логотипом «Восточного банка».
Бумага, как женщина, манит гладкостью и глупостью. Ждет, чтобы Имс ее наполнил. Имс собирается оправдать ожидания.
***
Забрать с вокзала рукопись.
Перепечатать и отредактировать.
Встретиться с Питером из «Феникса».
Так много опций, такой стройный план. Если бы Анита взяла трубку и привезла Имсу еще, было бы проще пройтись по пунктам.
Рана на бедре гноится, и Имс каждый вечер заклеивает ее пластырем, надеясь, что в его крови достаточно антител для борьбы с инфекцией. Собственно, у него всегда с избытком имелось всего, начинающегося на «анти».
Но Артур никак не проявляет себя. Ставя точку в книге, написанной меньше, чем за неделю, Имс ощущает могильный холод. Он прячет под плиткой в туалете ключ от ячейки камеры хранения. Раньше он держал там строгие заиндевевшие пакеты.
Имс пытается перебороть тремор, приводя себя в человеческий вид. Трясутся не только руки – дрожат губы, конвульсивно дергается веко, дыхание поверхностно, зрачки расширены. Одежда пропитывается влагой через минуту.
Имс меняет три рубашки и останавливается на черной – так не видно пятен под мышками.
В «Эдге» он заходит с главного входа – охрана сменилась или его просто забыли.
Артур сегодня танцует в красном, он стразу огонь и тлеющий уголь. Имс проходит к сцене и требовательно смотрит в лицо Артура.
Ему плевать на карьеру Артура, на похотливых менеджеров гей-клубов, на всю эту чужую дешевую жизнь. Он уверен в книге и в себе. Он даст Артуру любое будущее, и если тот захочет продолжить танцевать стриптиз перед убогим офисным планктоном, то пусть это будет не «Эдге». Пусть владеет самым золотым заведением США.
Капли пота катятся по лицу Артура, сегодня он танцует… Не плохо, нет. Обычно.
Просто эффектный парень, хорошо знающий свое дело.
Имс хмурится и старается перехватить взгляд Артура. Ему удается.
Артур смотрит на него соблазнительно-профессионально, дежурно улыбается и крутит бедрами. Предполагается, что Имс засунет банкноту ему в трусы.
Твою мать.
Нет уж, нет, пошел ты, сопляк! Имс не позволит так обращаться с собой. Он здесь не клиент, не грязь, осыпавшаяся с ботинок.
– Артур! – зло окликает Имс. – Ты скучен, ну же! Посмотри на меня!
Имсу кажется, что Артур нервничает. Сбивается с ритма и начинает тревожно оглядываться. Он собирается привлечь охрану? Он собирается вышвырнуть Имса из клуба так же, как его выгнали из редакции «Бостон Глоуб»? Как выкинули на обочину журналистики – ненужным, пустым, нищим – уверенные в его безобидности?
Зато они задергались теперь, забегали, они названивают Имсу и готовят отступные за сохранение своих больших и маленьких грязных секретиков. Так что не Артур здесь владеет положением, нет, ублюдки!
Имс не понимает. У него впервые в жизни нет версий, ни единого намека на ответ: «Почему?»
Почему Артур поступает с ним так.
– Почему, сучка ты дешевая?! – орет Имс и хватает Артура за щиколотку, стискивает его босую ногу, не дает вырваться. – Это все, да? Все, что было? Вот так просто? Все?
Артур выскальзывает, оставляя жирный грим на ладонях Имса. Он делает шаг вглубь сцены, и кто-то зовет охрану.
Имс вынимает из-за ремня пистолет и спускает брюки. Потом рывком отдирает окровавленный пластырь и раскидывает руки, демонстрируя Артуру себя и пушку:
– Это все, чего ты хотел, паскуда?! Ты был богом, сука, ты был для меня ебаным богом, ты ходил по воде, твою мать! Зачем? Ответь мне, Артур, потому что я хочу знать! Это то, что я делаю, Артур! Знаю!
Вокруг Имса раздаются крики и визг, Артур пятится к шесту под цветные софиты, включается свет и толпа рвется к выходу.
Отлично. Теперь Артур не сможет игнорировать Имса.
– Ради тебя я готов был снять кожу! – у Имса срывается голос, но он продолжает орать. – Я был готов лечь под тебя, гребаный пидор! Был готов дать освежевать меня, и ты даже начал, ты начал! – Имс тычет дулом пистолета прямо в рану.
– Почему ты не закончил со мной, Артур?! Ответь мне, или я…
Кисть обжигает болью, пистолет летит под сцену, и Имсу заламывают руки. Он стреножен собственными брюками, он воет и рвется из хватки секьюрити, и перед тем, как его вырубают электрошокером, он успевает увидеть распахнутые в ужасе глаза Артура, полные страха и тотального, честного, искреннего непонимания.
Автор: marina_ri
Бета: Сивиспакем
Арт: current obsession
Герои: Имс/Артур
Рейтинг: NC-17
Категория: slash
Жанр: AU
Размер: миди
Примечание 1: написан на Inception-календарь.
Примечание 2: в начале – схема Exile.
Предупреждения: текст может оттолкнуть жанром, физиологическими подробностями, матом и сквиками.
читать дальше
***
Калифорния – это Малибу.
Калифорния – это открыточная Санта-Барбара, солнечный Сан-Франциско и сияющий Сан-Диего.
Калифорния – это (чтоб уж во всем величии) ебаный через колено Эл Эй.
Но не Стоктон. Нет, многоуважаемые дамы и господа. Совсем не Стоктон.
Впрочем… Отчего бы и нет?
Стоктон.
Наиболее унылое место по официальной версии американского – круче-только-яйца – «Форбса».
Золотоносный претендент на победу в звании «Самый опасный город Соединенных Штатов».
Бесперспективный неудачник, первым принявший на себя волну ипотечного кризиса незабываемого две тысячи шестого.
И если вам мало: Стоктон – город, в котором дилеры на улицах в открытую бодяжат кокс стиральным порошком и умудряются при этом ежедневно находить себе новых клиентов. И вовсе не сложно. Старые дохнут, как мухи, не успевая состариться хоть на недельку.
Нет.
Имс не хочет в Стоктон. Он однозначно, стопроцентно, решительно не собирается домой.
***
Щит с ярким плакатом валится навзничь от удара тяжелого ботинка Имса.
– Ублюдки!
На плакате главный редактор Мартин Барон пожимает не-афроамериканскую руку Обамы. Теперь оба лежат на спине.
Хватка охранника на плече Имса становится почти нечеловечески жесткой.
– Безграмотное мудье!
– Мистер Имс, я буду вынужден…
– Пошли вы, бездари ебучие! Идите вы строем на хуй!
Из-за стекол на Имса глазеют бывшие коллеги. Бывшие любовницы. Бывшие собутыльники. Имс бьет ладонями по скрипящему стеклу.
– Отсосите себе, тупоголовые халтурщики! Думаете, суки, что удачно припарковали ваши невъебенно талантливые задницы?! Вообразили, что умеете писать? Что делаете тут, бля, полити… а-а-а!
Охранник заламывает руку Имса и вталкивает его в лифт.
Из зеркальной стены на Имса красными глазами пялится его собственная небритая рожа. Кетчуп на воротнике зелено-лимонной рубашки. Пара верхних пуговиц пришлась бы кстати, но они выдраны с мясом. На потной груди блестят чернильные пятна.
– Успокоился? – спрашивает охранник, выводя Имса из здания «Бостон Глоуб».
– Ты Билл? – спрашивает Имс, нашаривая в заднем кармане сигаретную пачку.
Охранник отпускает его и дружески щелкает зажигалкой.
– У тебя выхлест, что ли? Ведь пили ж с тобой на той неделе. Я Майк.
– Точно. Билл. Таких вот нянечек на вахте всегда зовут «Билл». Охраняй достойно, сине-беретный пенсионер!
Имс, покачиваясь, хлопает охранника по плечу. Кулак в лицо он бы не просек, даже если бы включилась замедленная съемка.
Асфальт перед офисом главной газеты Бостона со всей дури бьет его по затылку. Во рту кровь и почему-то табачное крошево.
Имс ржет и наблюдает снизу, как удаляются форменные начищенные ботинки Билла.
Не-а.
Имс нипочем не вернется в Стоктон.
*
Я всегда читал его колонку.
Даже когда он увлекся подковерными скандалами и почти прекратил освещать культурные события города.
Выставки, показы редких фильмов, интервью с необычными людьми – я ежедневно находил в его статьях что-то новое. Имена, стили, мысли, точку зрения.
Смотрел ли он правде в глаза? Понимал ли, что его увольнение было вопросом времени? Люди терпели его скотское поведение, пока им не надоело.
Обидно. Он мог стать интеллектуальным кумиром, а все кончилось, как обычно.
Говорите, у парня хронический насморк?
***
Изящным решением было бы спустить оставшиеся после увольнения деньги в «Дабине» – лучшем ресторане, где обожали перетирать свои дела продажные подонки типа учредителей «Бостон Глоуб».
Конечно, всегда есть неизбежное блядское «но».
С заплывшей рожей Имса пускают только в грязный бар по соседству с «Эдге», гей-клубом средней руки на Сторроу-драйв. Ему не удается серьезно удалиться от своего бывшего офиса, но он хотя бы попытался.
– Почему тебя тут нет? Меня уволили, если ты не заметила!
– Позвони Аните. Или Бэт. Можно Джейн.
– Я звоню тебе, лапочка. Ты же понимаешь. Только тебе.
– Имс… я не могу. Лэрри скоро вернется.
– Лэрри мудак, Джудит. Брось его!
– Он твой босс.
Имс громко кашляет в трубку – смех не получается.
– Приходи, детка, и я присуну тебе так, как этому неудачнику даже не снилось.
– Если бы ты, придурок, не включился в идиотскую соревновательную гонку с моим мужем…
– Я выебу тебя прямо на стойке, а все грязные дальнобойщики будут хором дрочить вокруг нас свои пропахшие бензином хуи.
– Ты больной извращенец, ты в курсе?! У тебя проблемы с головой! Нет, я не могу так. Имс, давай начистоту. Я просто не хочу тебя видеть. И слышать.
– Джуд, я перегнул, извини. Я заигрался, лапа. Мне плохо, меня уволили, приходи, твою мать!!!
– Не звони. Просто никогда не звони мне. Пожалуйста.
Хорошо, что Имс не видит ее. Он, вероятно, ударил бы ее лицом о косяк.
Последние крупинки порошка царапают десна.
Имс – везунчик. Он знает, где прямо сейчас взять еще.
Журналистское удостоверение отобрал Билл, но Имс прорывается в «Эдге» и так – рафинированная публика в пидорском клубе отлично знает его газетный псевдоним.
*
«Удар молнии», «громом пораженный», «с первого взгляда», «время остановилось», «одни на земле», «бабочки в животе», «пение пухлых уродливых херувимов»…
Господи, он и правда произнес вслух все эти клише. Человек, просравший Пулитцеровскую премию, но тем не менее имевший все шансы ее заполучить, не нашел ничего лучше для выражения собственных эмоций, чем набор пошлых штампов.
При таком раскладе – что еще ему оставалось? Думаю, только оскотиниться.
Коварная штука – белый рай.
***
Неоновые лучи с отмашкой бьют Имса по глазам. От оглушающей музыки из ушей скоро хлынет теплая кровь – приятное ощущение.
Пидорасы знают толк в хорошем порошке: чувства не просто разогнаны до предела, нет. Имс сам сейчас – зрение, слух, кожа. Вибрация. Он – вибрация. Резонатор.
Ярость отступает. Невыплеснутая истерика трансформируется в желание, острое, словно чилийский перец. Полуголые тела вокруг, почти – внутри, пот мешается с потом.
Имс хочет всех этих мальчиков и дальнобойщиков в баре на соседней улице, и Джудит, и своего редактора Лэрри.
Последний факт особенно смешон. Имс годами пытался поиметь Лэрри, фигурально. Им стоило поебаться на каком-нибудь корпоративе.
Смех булькает в пересушенной носоглотке.
– Артур! – громко кричит кто-то.
– Артур… – звенит толпа.
Афоризмы и каламбуры варятся в голове Имса, будто овощи в полупустой кастрюле жидкого супа. Их можно выблевать – слова больше не нужны. Он больше не журналист.
– Наконец-то! – прямо над ухом визжит пацан лет пятнадцати. Его блондинистые волосы перьями выкрашены в розовый. Имс целует его, чтобы заткнулся – резонатор еще работает, и визг неприятен.
Розовый впивается в Имса плывущим расфокусированным взглядом снизу вверх и объясняет, как больному:
– Артур.
Имс следит за его рукой. Проводит линию от кончиков вытянутых пальцев через головы на сцену.
И дальше он может только сухо кивнуть. Поскольку и правда.
Артур. Что бы это имя, ко всем гребаным чертям, ни значило.
***
Тясячеголовая, тысячерукая, тысячехуйная змея подвластна искусному факиру-Артуру.
Он доводит до оргазма одним круговым движением бедер. Он оттягивает край черной трикотажной майки, и Имс чует, как наливаются спермой яйца всех без исключения присутствующих в зале. Из тех, конечно, у кого есть яйца.
Артур – идеальный камертон. По нему можно настроить каждого пидора в пределах «Эдге».
Уж Имс-то точно пидор, взгляните на его ширинку.
Сюрприз.
Имс думает: это просто кокс. И тот кокс, который был утром. И вчера. И сорок минут назад в баре. И после звонка Джудит.
Он расстегивает молнию и трется членом о задницу стоящего впереди розововолосого, не отрывая глаз от сцены. Розовый разрешает и тоже смотрит.
Ну же – думает Имс.
Ну же. Ты ведь не продолбал мозг окончательно?
Ты же задавал моду на книги и фильмы, на фотографов, на авангардное искусство, на любые мыслимые авангарды. Без твоей рекомендации ни один псевдоинтеллектуал Бостона не поднял бы свою жопу, чтобы сходить в музей.
А это – просто стриптиз. Просто парень на сцене гей-клуба. Он даже не снимает майку. Халтурщик.
Розовый скулит и трет себя между ног, как девка.
Артур – правильное имя. Никакое. Почти Адам. И Ева. И сладкий грех с кислым яблочным вкусом. Какая невиданная пошлейшая банальность!
Он похож на индейца. На иудея. На монгола. На проститутку. Кем-то из перечисленного он точно является, Имс не может сообразить, кем конкретно.
Музыка ускоряется, огни закручиваются в спираль, Артур парит над сценой, и амплитуда его движений – от потолка клуба и до самого пола, за долю секунды. Как молния, как безликая тень на стене, как секс, как зверь.
Имс цепляется за описания, прилагательные всегда его дисциплинировали: темный, тонкий, влажный, жилистый, гибкий, сильный, властный.
Имс брезгливо отшвыривает от себя розововолосого сопляка – ни к чему замены. Имсу нужно все самое лучшее. Лучший материал, лучшее место для колонки, лучшая газета, лучшая баба из тех, что законно спят с лучшими редакторами лучших изданий.
Ему нужен Артур, и Имс сообщает об этом вслух. Он хочет, чтобы Артур был готов, когда Имс придет его трахать.
Имс прорывается к сцене, ловит языком летящие с волос капли пота Артура, перехватывает его взгляд и сообщает одними губами:
– Мой.
Артур по-мальчишески улыбается, словно ждал этих слов всю жизнь.
*
Не то чтоб я об этом специально думал, но люди искусства, как правило, бисексуальны.
Где-то там располагается чувствительность, тонкость, умение видеть и творить красоту. Ведь словами тоже можно созидать и разрушать прекрасное, верно?
Хотя я, очевидно, увлекаюсь. Черт его знает, может, правильная приставка – «а». Асексуальны. Не телесны.
Вы видели Имса? Вот кто существует телом.
Все это – досужий непрофессиональный бред.
Надо придерживаться фактов, а главный факт заключается в том, что Имс попался.
***
Темнота сортира выкалывает глаза после взвинченно-ярких лучей неона.
Имс настолько слеп, что может передвигаться только ощупью. Он скользит кончиками пальцев по шершавой стене, по липкой раковине, заезжает рукавом пиджака в лужу натекшего жидкого мыла, затем снова – неровная стена, и наконец приятно холодящий фаянс писсуара.
Имс долго ждет, пока возбуждение отступит, – отлить с таким стояком ну вообще нереально.
Под длительное журчание в голову приходит слоган – из тех, которые Имс любил придумывать в школе, пока не занялся журналистикой. «Кока-кола: слей легенду!»
Интересно, докатилась ли до Стоктона повальная мода на рекламные агентства и возьмут ли его на работу копирайтером?
На плечо опускается рука. Имс дергается, матерясь, и заправляет в трусы член.
Татуированный с ног до головы хлипкий мужичок лет сорока светит Имсу белозубой улыбкой и называет его газетный псевдоним.
Ну, сейчас начнется.
– Доигрался? – спрашивает татуированный вместо положенных восторгов и заверений в читательской верности.
– Никогда не подкрадывайся к людям, когда они ссут! Ботинки промочишь, – назидательно хрипит Имс.
– Хороший совет, – одобрительно кивает мужичок и разглядывает Имса, покачиваясь с пятки на носок. – Дам тебе свой в благодарность. Не пиши больше. Не получается у тебя.
Имс замахивается и каким-то чудом заезжает в сверкающую улыбку. Зубы борзого не-фаната окрашивает черным. Имс надеется – кровью.
– У-у-у, чувак, да ты в середине дороги, – без тени злости или улыбки комментирует татуированный.
Последнее слово вызывает в воображении Имса белую сыпучую дорожку на мягком веснушчатом животе Джудит.
– Держи. Первоклассные.
В руке Имса оказывается сигаретная пачка из-под тонких дамских сигарет.
– Что это?
– Пособие по безработице, – серьезно отвечает татуированный.
Имс встряхивает пачку. Внутри пересыпается сухое и шуршащее.
– Ты кто, эй? – слепо спрашивает Имс в спину странному собеседнику.
– Один из тех, кого ты удачно пропиарил в своей колонке. Я получил до неприличия много бабла за дерьмовые картины, а это – дерьмовая благодарность.
Мужик даже не оборачивается. Последние слова он произносит в проеме двери. Из зала прорываются звуки, там бензопилой пилят сцену… ну, или просто сменился саундтрек.
Имс на нетвердых ногах подходит к тусклой лампочке над дверью. В мятой пачке шелестят коричневые хрусткие ломтики. Высушенные до пергаментной тонкости, и как бумага – на языке.
Теперь музыка не бьет наотмашь. Теперь она несет по волнам, подкидывает вверх и вниз, окатывает член горячими волнами, вакуумом сжимает мошонку.
У Артура на сцене вырастают крылья. Он похож на бога с египетских фресок, у него нет лица, зато есть опаленные нездешним солнцем плечи, острые ключицы, золотые ступни и тугая, узкая, девственная священная задница.
Имс поднимает руки и сцепляет их над головой в замок, от чего простреливает запястья. Только не трогать себя, нет.
Только дождаться Артура.
Даже фараоны поклонялись богам, и Имс поклонится. Наклонит Артура и проникнет целиком в сладкую темную пещеру, откуда выйдет обновленным и прощенным.
Имс становится музыкой, становится невидимкой, воздухом. Он не помнит, как оказывается у сцены, но воздуху не нужна память.
Имс смотрит на Артура, который смотрит на Имса, который танцует для Имса, который собирается подарить Имсу тот кусок мира, о котором никому, никому неизвестно.
Имс не знает, как дождаться конца выступления. Сперма готова хлынуть через уши, но каждая капля должна принадлежать Артуру, и Имс держится из последних сил.
***
Терпение, мой друг. Терпение.
Учитель литературы, инвалид вьетнамской войны, человек, которого Имс считал своим гуру. Безногий Шеннон Уэллс, которого Имс ненавидел, поскольку не в терпении видел свою удачу.
Если он не спился, не вскрылся, не загнулся и не отправлен на пенсию, маленькая школа в Стоктоне до сих пор место его проповедей и назиданий. Он, стервец, научил Имса думать словами, и Имс отчетливо слышит в ушах каркающий голос учителя: «Терпение, мой друг».
Артур выходит из служебного входа клуба, натягивая на уши черную вязаную шапку, пряча под воротником приглушенное бронзовое свечение, и превосходство, и силу, и гибкость. Пряча божественную задницу под бесформенной длинной курткой.
Имс трет покрасневшие глаза и пристраивается рядом. Они идут шаг в шаг, совпадая настолько, что в узкой трубе каменного переулка Имс слышит только одного из них.
От близости Артура колет подушечки пальцев и ощутимо пульсируют линии швов на черепе. Волосы встают дыбом.
– Знаешь, я на самом деле сдохну, если не трахну тебя прямо сейчас, – не своим голосом сообщает Имс, внутренне содрогаясь от уныло-тривиального набора звуков.
– Чего ждешь? – интересуется Артур, поправляя на плече сумку. У него мягкий выговор и низкий голос. У него тонкие горькие губы, и он не против удариться затылком о каменную декоративную накладку на стене очередного офисного здания, уходящего вверх массивом из стекла и прочной стали.
Имс дергает ремень и с усилием спускает джинсы – слишком крепко стоит, не справиться.
Артур тянет шапку до самых глаз и уже знакомо ведет вкруговую бедрами, освобождаясь от штанов.
Имс врывается в него, обдирается об него в кровь, он видит собственные белые костяшки, которые стискивают отвороты куртки Артура, видит длинный тонкий нос Артура, раздувающиеся ноздри. Он душит Артура, наматывая на запястье его длинный шарф.
Они кончают вместе общим хрипом: Имс от незнакомого блаженного удовольствия, Артур – от члена Имса в самой глубине и нехватки кислорода.
Имс ждет: сейчас Артур уйдет или обзовет его маньяком, он вызовет полицию, заявит на Имса. Имс ждет, что его будут судить за изнасилование и попытку убийства.
Но Артур тускло светится золотом и поправляет шапку. Развязывает на горле шарф и целует Имса в пересохший растрескавшийся рот.
И улыбается как ребенок.
*
Я никак не могу поставить себя на место отца одаренного мальчишки.
Предположим, я всю жизнь впахивал шофером в маленькой типографии за городом.
Предположим, моя жена болталась между реальностью и сном почти двадцать лет моего брака, и в лучшие дни она помнила имя сына, но не могла сообразить, откуда он вообще взялся.
Предположим, я застал своего пятнадцатилетнего отпрыска в заброшенном цеху, выпачканного с ног до головы типографской краской и надрачивающего хер над старой газетной вырезкой с фотографией Мишель Мерсье. Вроде это была «Анжелика в гневе», шестьдесят пятый год – устаревшая эстетика даже для меня, немолодого водилы из загнивающей провинциальной дыры.
Предположим, мой сын не прервал своего занятия, даже заметив меня. Он заляпал спермой черно-белое фото, заправил член и сказал: «Как считаешь, батя, я смогу продать эту инсталляцию? Газеты называют такое искусством».
Не знаю, как отцу Имса, а мне было бы ужасно, ужасно неловко. Настолько, что мой сын не смог бы сидеть неделю на своей наглой выпоротой заднице.
***
Джудит стыдно. Именно так трактует Имс текстовое сообщение от нее: «Надеюсь, у тебя все в порядке».
У Имса все в порядке. За утро он пишет две с половиной статьи в никуда, затем расхерачивает о стену ноутбук, затем пытается собрать его составные части и несет их в мастерскую, чтобы посмотреть в осоловелые глаза прыщавого менеджера техподдержки и прочитать в них приговор: статьям, карьере, ебаной груде метала, когда-то бывшей последней моделью макинтоша.
Макбук. Ведь это так стильно. И снежная дорожка изумительно смотрелась на его белой матовой крышке, подсвеченная изнутри.
Имс выходит из мастерской свободным еще на одно деление по шкале освобождения от жизни. Он бесцельно шатается по городу, загребая носками ботинок мусор на тротуарах. На мосту Закима его чуть не сбивает черный крайслер, и, чтобы успокоить инстинктивно взбесившееся сердце, он жадно обсасывает белые пальцы, пряча от ветра иней в прозрачном пакете.
Кабели, поддерживающие мост, тянутся от дорожного полотна прямо к башням, и Имсу нефигово везет – полицейский снимает его с перил в тот момент, когда он собирается проверить температуру воды в реке Чарльз.
– Неужели тебе не интересно отпилить кабель? – серьезно спрашивает Имс толстого, донельзя раздраженного полицейского. – Скинуть форму, пронестись над каменными джунглями бесстрашным непобедимым Тарзаном…
– Ты можешь выбрать службу, знаешь? Как в отеле по телефону, – отвечает полицейский. От него нестерпимо несет потом.
Имс не понимает, к чему он клонит.
– Если ты пьян – одна кнопка вызова. Если псих – другая. Если суицидник – третья. Если террорист – главная кнопка, – полицейский демонстрирует Имсу рацию.
– Что если я просто пойду, друг? У меня дело в «Эдге» сегодня вечером. Я должен трахнуть бога.
– Трахни себя, хуеглот обсосанный!!! – на разрыв желудка вопит полицейский. – Как же я остоебенился стаскивать всяких пиздорылов с этого разъебанного моста!
– Тебе надо писать книги, кэп. Большие жирные дорогие книги. У тебя дар.
Имсу вслед раздается шум рации и позывные.
Отчего-то совсем не хочется проверять, какую кнопку нажал разговорчивый коп. Имс ускоряет шаг, поднимая на ходу воротник. На чертовом разъебанном мосту имени Леонардо Закима дует совершенно бесчеловечный ветер.
Артур выступает в час ночи. За это время Имс влегкую может купить и разбить еще парочку макбуков.
***
Фиктивное журналистское удостоверение жжет внутренний карман пиджака.
Это смешно, это ужасно смешно – Имс не боится быть пойманным с дозой кокса и пачкой сушеных галлюциногенных грибов неизвестного происхождения, не боится ходить по улицам с пистолетом без разрешения на ношение оружия и ножом на потертом ремне. Не боится воровать чужие идеи, образы и слова, но корочка… Глупая корочка.
Кулаки сжимаются сами собой, обгрызенные ногти грубо царапают ладони. Имс представляет, как поднимает пушку и целится в грудь главреда Мартина Барона, как убивает Лэрри, как стреляет в Обаму. Он представляет кровь, много крови, он ощущает ее на языке, на лице, на ресницах.
Где-то должен быть кто-то. Тот, кто во всем виноват.
Имс плещет водой на лицо. Он не видит своего отражения – сортир в «Эдге», похоже, стал еще темнее. В кабинке по соседству со вкусом трахаются, так что дрожит хлипкая дверца.
Имс опускается на колени и заглядывает в щель.
Он видит только две пары кроссовок и спущенные джинсы.
Он тоже хочет вот так – раком. Впечатать Артура головой в унитаз, вздернуть его, ворваться в него, вывести кончиком ножа свои инициалы на гладкой смуглой заднице, оставить метку.
Во всяком случае, он не настолько пьян, чтобы не понимать – выстрели себе в лицо, в висок, в рот, в горло. Не промахнешься, если хочешь, чтобы кто-нибудь ответил.
Имс извлекает заламинированное удостоверение, включает все свое журналистское обаяние и проникает за кулисы клуба. Ну да, кулисы – как в театре. Здесь тоже есть гримерки и свои режиссеры. Здесь тоже есть тот, с кем надо переспать, чтобы сделать карьеру.
Только Артура нет, Артур выступает позже, Артур обычно переодевается вон там, в комнате возле подсобки.
Имс выцарапывает свои инициалы на деревянном столе возле зеркала, отодвинув в сторону белые бутафорские крылья, пока охрана не спохватилась.
Ничего. Он перекантуется в зале, он выпьет, он положит на язык пергаментный безвкусный ломтик и дождется своего бога. Расписание Имса сегодня позволяет пару часов бесцельного ожидания.
***
Артур устанавливает собственные правила. Имс снисходителен, он совсем не против поиграть.
Артур танцует в звездных метеоритных искрах, которые словно капли воды окутывают сцену. Артур взмахивает рукой, и волна мелких огней вздымается вслед. У Артура огромный, просто огромный член, который хочет толпа, заполонившая «Эдге». Член вздымается над сценой, поглощая все пространство. Артур выделяет каждого, он всем дает надежду, он гладит взглядом любого, кроме Имса.
Имсом Артур пренебрегает. Делает вид, что они незнакомы. Делает вид, что на его шее не осталось следа от удавки.
Имс не видит след, слишком далеко… пока далеко. Но он есть там. Синеватый, неширокий, не позволяющий Артуру забыть. Как это было. С кем.
Ладно же, мальчик. Не хочешь рисковать своей работой? Не хочешь, чтобы начальство узнало о твоей связи с клиентом? Нет проблем.
Имс благодушно разрешит Артуру не нарываться. Но после.
После.
Потом, когда Артур упадет со сцены, взмыленный и вымотанный бесконтактным сексом с целым клубом, а Имс подхватит его на улице, чтобы добить, дожать, выпить Артура без остатка, ощутить в горле его кровь и сперму, и мочу, и пот: все жидкости, которые производит тело Артура, в равной степени интересны Имсу.
Если бы он умел – он рисовал бы, а не кропал статейки о художниках. Если бы его корявые руки росли из правильного места – он лепил бы скульптуры и чертил схемы причудливых фонтанов, а не освещал рождение и смерть очередной недолговечной звезды на пластиковом своде американского искусства.
Но теперь у Имса есть Артур, и шелуха остается шелухой. В любой мастерской любого мазилы – грязный пол. Слушайте, давайте будем честны. Краски и гипс, осколки стекла и керамики, грифель и деревянные стружки. Грязь, дамы и господа.
Ничем не лучше мочи и дерьма, и спермы, и пота. Ничем и не хуже.
Имс отчетливо видит голубую кровь, с бешеной скоростью бегущую по венам Артура. Он по-вампирски слышит ее. Артур танцует, он заводит руки за голову, заламывает, как человек, у которого большое горе.
Имс понимает его, у него тоже беда – сквозь толпу не пробиться к Артуру, ближе к черной тени от белых крыльев. Тени, растущей прямо из лопаток, из-под фальшивых перьев. Возможно, Имсу дали по губам – больно. Возможно, он просто нестерпимо хочет присосаться к шее Артура под мокрыми солеными волосами.
Он хочет снять с Артура кожу и втиснуться внутрь – чтобы быть ближе.
Время прыгает, время играет с Имсом в жмурки. Раз-два-три-четыре-пять.
В пять утра Имс пытается подняться на ноги. Бровь рассечена кулаком вышибалы в пидорском клубе, хребет болит от привычного асфальтового приветствия.
– Так хреново? – говорит Артур. Он придерживает сумку и садится на корточки возле Имса.
– Отвали.
– Дай посмотрю.
– Ты пиздец долго.
– Прости. Можно к тебе?
– Господи, да.
Да, Господи, да.
Раз-два-три-четыре-пять.
На пятый этаж Артур тащит Имса за руку, у Имса заплетаются ноги.
В квартире Артур идет босыми ногами по осколкам макбука, будто Иисус по воде.
Имс подыхает от жажды, у него горит лоб, он в пустыне, гребаной египетской пустыне. Артур включает в ванной воду, и Имс пьет, пьет, пьет прямо из раковины.
Артур раздевает его и молчит. Он так много молчит, будто все, что он умеет – это раздеваться под музыку. Идеальное современное божество.
Жаль: сейчас не слышно пульсации голубой крови.
Голый бронзово-загорелый Артур в темной ванной кажется вырезанным из камня, и Имс с упоением облизывает эту статую начиная с ног. Артур поразительно холодный.
Он произносит прерывистым шепотом, изгибаясь от прикосновений языка:
– Они ничего не понимают. Им плевать на тебя, на меня, на слова. Они никогда не найдут тебе замену.
– Ты говоришь то, что я хочу услышать? – Имс сам не может разобрать своих слов, у него занят рот.
– Конечно.
– Зачем?
– Мне нравится, когда ты еще чего-то хочешь.
– Только дохлые не хотят.
Артур отмалчивается, толкаясь за щеку.
– Эй, – Имсу нужен ответ. – Я ведь живой?
Член Артура снова увеличивается до небывалых, неестественных размеров. Он заполоняет горло, разбухает, и Имс давится им, а потом блюет кровью.
– Очень живой, – без эмоций отвечает Артур. Имс снова пьет из раковины, лакает, словно уличный пес.
– Как ты это делаешь? Со своим членом?
– Очень просто! – живо откликается Артур. – Такой трюк. Чтобы он казался больше, надо сбрить волосы. Давай я покажу тебе.
Артур усаживает Имса на край ванны, устраивается между его ног и поливает весь пах пеной для бритья. Потом ломает одноразовую пластиковую бритву и достает лезвие.
– Зачем?
– Страшно?
– Да. Зачем?
– Ты доверяешь мне?
– Нет.
– Правильно. Но глупо. Поздно.
Артур обривает лобок Имса. Его рука движется неловко, неровно, он несколько раз режет Имса, и плотная пена окрашивается розовым. Клубничное мороженое со взбитыми сливками.
Имс стонет сквозь зубы. От каждого пореза в пах ударяет болезненно-тугая волна возбуждения, от прикосновения ледяных пальцев Артура ноги сами собой разъезжаются в неудобный шпагат.
Артур вытирает полотенцем пену и приникает к первому порезу. Его язык движется по ране, дразнит расходящиеся края. Он всасывает кровь и дрочит Имсу неровно, не в ритм, мучительно и грязно.
Имс кончает, нажимая на кадык Артура большим пальцем, а потом вздергивает его, безвольного, и перекидывает через бортик ванны. И дотрахивает, пока член не обмякает.
По эмали течет сперма Артура, и она кажется белее дорогой итальянской плитки, белее бутафорских крыльев, белее кокаина.
Имс вмазывается ею через рот, втирает в десны.
Артур показывает зубы, и его рот окрашен кровью.
*
Мне часто представляется модель, схема, устаревшая структура.
Нет никакой порнографии, воображение спит, не расторможенное. Не жадное до уродства. Не требующее все больше, и больше, и больше зрительных впечатлений.
Имс поразительным образом умел ставить в своих статьях правильные вопросы. Вопросы, повергающие читателя в шок, загоняющие его в тупик, заставляющие крутить и так и сяк острые высказывания ушлого журналиста.
Что было раньше: яйцо или курица? Некто любит нюхать грязное белье, потому что модно иметь безобидное отклонение, или это модно, потому что правильный «некто» такое любит?
Когда же вы, ремесленники, перестанете называть свою мазню творчеством и пойдете на лесопилку?
Ирония, в которой Имс знал толк. Лично я не в курсе, есть ли в окрестностях Стоктона лесопилки.
А он?
***
Пальцы кажутся раздувшимися сардельками, суставы не гнутся. Имс не может проверить, как его руки будут вести себя на клавиатуре, – у него нет клавиатуры.
Он пытается выбраться из ванны, где проспал остаток ночи. Затем бросает глупую затею и выкручивает горячий душ.
Порезы в паху обжигает саднящей болью, и Имс рассматривает каждый. Один – опасно близко к переплетению вен.
Социальные лозунги, вечная реклама. Те же попытки контроля. Имс водит бруском мыла по ноющим ребрам и формирует стратегию продвижения бренда. Стратегию раскрутки себя.
Разошли резюме.
Задействуй старые связи.
Обзвони знакомых.
Прижми должников.
Купи ноутбук.
«Поешь», – приходит смс, и Имс едва не роняет в воду мобильник, пока читает, нажимая на кнопки скользкими пальцами. Ему неизвестен номер, так что это не Джудит.
Вопреки всему тянет послушаться совета.
Он не знает, какой сегодня день недели, он нарочно не смотрит на часы.
Полотенце плохо впитывает воду, и Имс, мокрый и голый, плетется в комнату. Надо найти чистые брюки и дойти до Старбакса.
В коридоре к его ступне прилипает резиновая буква «А» от разбитой клавиатуры макбука. Имс надевает носок и ботинок прямо поверх клавиши. Теперь он элегантно хромает, это должно пробудить в людях желание немедленно ему помочь.
Сладкий кофе прочищает мозги и наполняет приятной тяжестью болезненно пустой желудок.
Имс достает телефон, чтобы ответить на сообщение, чтобы набрать номер, чтобы услышать мягкий теплый голос Артура, чтобы элегантно и едко пошутить на тему погоды, курса евро и мирового масонского заговора. Но, видимо, он умудрился стереть смс, пока тыкал в кнопки своими опухшими неуклюжими пальцами.
Нестрашно.
Имс уверен: Артур проявится. А если нет… Что ж. Всегда есть «Эдге».
В носоглотке свербит, и неприлично юная официантка протягивает ему салфетку.
– У вас кровь, вот здесь, – безучастно сообщает она и тычет пальцем себе над губой.
– Где мой сэндвич, лапа? – интересуется Имс, хлюпая носом.
– Обидно. Я не умею читать мысли. Вы его не заказали.
Имс хочет выполнить просьбу Артура, несмотря ни на какие препятствия.
Он допивает свой кофе и покупает в лавке с французской выпечкой длинный тонкий батон.
Настроение стремительно падает, от мягкого рыхлого хлеба тошнит и болит голова.
Досадную муть он разгоняет на заправке за супермаркетом, с навалившимся отчаяньем трахая кончиком языка практически пустой пакет.
Последних крупиц инея вполне достаточно, чтобы мозг вернулся в боевую готовность.
Никаких должников и друзей, никаких новых знакомств – Имс, прихрамывая, заходит в интернет-кафе, набирает по карманам мелочь и до ночи пишет.
Вокруг формируется зона отчуждения, ни один камикадзе не решается занять комп возле Имса, но так даже лучше. Смешнее.
Быстрая смена декораций, у людей короткая память. Дело только за новым псевдонимом. Менеджер четырежды отбирает у Имса сигареты, покорно продлевает ему время за компьютером и ждет не дождется, когда неудобный клиент свалит из кафе.
Жди, дорогуша. О тебе Имс может написать тоже – костей, сука, не соберешь.
Имс трет о плечо заросший подбородок, не прекращая печать.
Используй свою взвинченность, свое разочарование, свой тремор. Тащи в тексты потливость, тахикардию, депресняк. Быдло – оно интересное любит.
И нет. Имс вовсе не пялится на экран мобильника после каждой поставленной запятой.
***
Коричневая полукруглая хрусткая шляпка не поможет Имсу проникнуть в «Эдге», чтобы купить то, что поможет.
Если бы его Мазерати не превратилась на прошлой неделе в груду металлолома…
Журналистика – как история. Никаких сослагательных наклонений, только обглоданные дочиста цифры. Артур внутри – цифра без конца и начала.
При одной мысли о его загорелом, карамельном теле у Имса разбухает ширинка. О карамель можно поломать зубы, можно лишиться пломб.
Имс садится на тротуар и вытряхивает из ботинка плоскую клавишу «А».
«Зайди с черного хода», – гласит очередная смс. Имс сует клавишу за щеку, поправляет воротник рубашки цвета перезрелой сливы и, очаровательно улыбаясь, обходит клуб.
Вышибала у невзрачной двери – из тех, кто еще не бил Имса в лицо.
Как? Ты не знаешь меня, чувак?
Неужели? Ты только из отпуска?
Ну смотри же, смотри и запоминай. И не говори, что тоже читал мою колонку – это ранит, это больно. Неужели «Бостон Глоуб» нынче покупает подобная шваль?
В гримерке Артура сыро. Стол засыпан театральными блестками, Артур засыпан театральными блестками, он стоит посреди комнаты в одной набедренной повязке и с ног до головы сияет в гриме. Имс растирает между зубов невкусный ломтик.
Он делает шаг вперед, и тут кто-то выключает свет.
Имс находит себя на полу. Давешний вышибала перепугано трясет его за грудки, так что многострадальный затылок бьется о ступеньку, ведущую на сцену.
– Мистер журналист… мистер журналист! Сэр… Извините… я не разглядел вас. Наш танцор вызвал охрану…
– Постельные игры, приятель, – с трудом выдыхает Имс, потирая грудь. – Артур меня знает.
– Он не сказал об этом, простите… Он на сцене, я могу привести менеджера.
– А… нет. Ни к чему. Я обознался. Мы незнакомы.
– Сэр, может, я куплю вам выпить?
– Ты где раньше служил, дубина? В правительственных войсках? Как ты вырубил меня?
– Откуда вы знаете?
Мужик пугается окончательно. Имс разглядывает его, щурясь с усилием.
Немолодой, отчаявшийся, безработный. Прямо как Имс.
– Думаю, старина Джек поможет решить наше недоразумение. Я буду вон там, в углу.
Имс указывает на самый маленький столик максимально далеко от сцены.
Запах Артура из гримерки до сих пор дразнит ноздри.
Имс наугад пихает бутылку виски во внутренний карман пиджака, поскольку рот его зашит крупными белыми нитками, как у тряпичной куклы. Он не может говорить и дышать.
Все, что он может, это мычать, когда ослепляющий Артур тянет к нему со сцены длинные-длинные руки. Когда он через весь зал оглаживает член Имса, когда дрочит ему,
пачкая золотом, заражая, будто инфекцией, оставляя на Имсе мажущие светящиеся следы.
Имсу никто не помешает, если он прямо сейчас выкрутит руки Артура, свяжет их за спиной, подвесит к потолку и на глазах безглазой толпы (удачный каламбур) трахнет его на весу, использует его тело, кончит в него, чтобы сперма разъела золотую пыль, растворила ее, оставив лишь оболочку. Оставив только пустую кожу, шкуру, карнавальный костюм.
И тогда Артур возродится в нем, в Имсе, сразу. Не нужны будут текстовые сообщения и звонки, и дурацкие мобильники, и слова. Имс никогда больше не будет один, беспомощный и жалкий.
Вот только его рот зашит, он не в силах крикнуть Артуру, чтобы тот остановился и прекратил расшатывать Имса, разбалтывать, травить его невыплеснутым возбуждением,
поджигать его кровь, плавить едким огнем. Сводить с ума.
– Оставь мне это, – просит Имс, но получается только хрип. – Оставь мне ум, у меня ничего больше нет.
Артур отрицательно трясет шакальей головой, с его волос срываются звезды размером с кулак.
И он прав. Имс не помнит, когда вычитал в старой газете из типографского архива фразу про плату Харону. Покойники должны отстегивать дань уродливому старцу в рубище, а Имс – безусловный мертвец.
Безногий Шеннон вывел формулу писательского успеха: «Упрощай сложное, усложняй примитивное – и читатель твой. Соври, дай им иллюзию, позволь подумать, что у них есть мозги».
Плыть по реке забвения с монетой под языком, предназначенной перевозчику умерших душ или, проще говоря: за все надо платить.
Имс кредитоспособен, он готов к оплате счетов. Осознание приходит в тот момент, когда Артур на сцене вытягивается в струну, балансирует на цыпочках, касается потолка кончиками пальцев и замирает, напрягаясь всем телом – на час или два.
Имс протяжно кончает без перерыва, без остановки, наслаждаясь и исходя на страх перед бесконечным оргазмом. И только тогда лопаются нитки, стягивающие его губы.
И теперь ладонь Артура затыкает его рот.
– Пошли, – шепчет Артур, тревожно оглядываясь вокруг. Имс крутит головой, но видит только уборщика, который переворачивает стулья, ставит их на столы.
– Я хотел бы купить… – начинает Имс.
– Потом. Все, что захочешь.
Ладно.
Но Имс запомнит обещание.
*
Чтобы понять его страхи, мне даже не нужно было знакомиться с ним лично. Назовите это доморощенным психоанализом, но я скажу: заурядность. Имс до истерики боялся стать обычным. Признаться отцу, миру, себе в том, что он – такой же, как все.
Обыкновенный, как и каждый из нас, коптящих бостонское серое небо. Вот, видите? Насколько избитый образ. Имс бы нашел другой, непростой.
И все отличия.
Обвините меня в зависти. И будете правы.
Он гениальный и ненормальный, и слабый, как новорожденный. И сильный, как питающийся сухими фактами робот-червяк, ползающий по всемирной паутине и собирающий информацию в свою гигантскую цифровую базу.
В конечном счете, цифры решают все. На его чеке была круглая красивая сумма.
Имс, без сомнения, умеет очаровывать.
***
– Откуда ты, Артур? Ты родился в Бостоне?
– Мне не хочется об этом говорить.
– Дай мне что-нибудь, так нечестно. Мою биографию можно нагуглить в любой момент.
– И сколько там будет правды?
– Это другой вопрос.
Они едут в лифте в апартаменты Имса, и Артур устало наваливается на плечо.
Имса не держат ноги после неестественного многочасового оргазма в клубе, но он впервые не хочет думать о себе.
Лифт останавливается, и Артур стягивает шапку с затылка очень простым пацанистым движением.
– А ты гуглил? Меня?
Блядь. Вот ведь.
Имсу и в голову не пришло. Клиническая степень эгоцентризма.
– Устал? – спрашивает Имс и только когда открывает дверь в квартиру, вспоминает о клавише «А». Велика вероятность, что сейчас резиновый квадратик у него в желудке.
– Смертельно, – отвечает Артур, швыряя безразмерную куртку на пол.
От него пахнет клубничным мороженым со взбитыми сливками. Имс думает – это такой причудливый аромат пидорского геля для душа.
Он опускается на колени перед Артуром и раскрывает ладони.
Жесткие ресницы Артура подрагивают, когда он ставит на колено Имса тяжелый грязный ботинок.
Имс медленно развязывает узел. Ботинок высокий, шнурок плотно переплетает броню ноги. На брюках остается сухая грязь из протектора.
– Утром свалишь опять? – спрашивает Имс, кривя губы в саркастической ухмылке.
Артур резко хлещет его по щеке тыльной стороной ладони. От неожиданности Имс валится на задницу.
– Эй!
– Я не разрешал тебе говорить, – мягко произносит Артур и гладит кончиками ногтей место пощечины.
Имс сглатывает и внутренне пытается перевести древнегреческие монеты с названием «обол» в американские доллары по выгодному курсу. Рот мгновенно наполняется слюной, и вопреки всему, что Имс знает о своем теле, член электризуется и рвется из штанов.
Имс, извиняясь, лижет сухим языком матовую кожу ботинка. Артур улыбается только губами и позволяет себя разуть.
И уходит в ванную, где льется вода, где скрипит дверца шкафчика и шуршит полиэтиленовая занавеска.
Артур возвращается и наклоняется к Имсу, который неподвижно стоит на коленях, упершись глазами в пол.
– Иди в комнату и раздевайся.
Имс кивает, не смея вскинуть подбородок.
Он поднимается с колен и очень старается не спешить. Он не знает, что будет дальше, он ни за что не хочет этого знать. Он проглотил свой обол для перевозчика и должен быть наказан.
Когда обнаженный Артур босиком входит в комнату, Имс лежит на кровати лицом в подушку. Артур вытягивает его руки вперед, заматывает кисти и привязывает их к спинке прозрачной полосой, вырезанной из занавески. Раздвигает ноги и закрепляет их унизительно-широко.
И шепчет, поднимая дыбом волосы на виске Имса:
– Можешь кричать. Молиться. Плакать. Но просить нельзя.
– Артур, – говорит Имс. Проверяет голос.
– Да, Имс, – Артур гладит холодными пальцами поясницу, и кажется – на коже потрескивает электричество. – Да.
***
Когтистые лапы вместо рук – практично. Эротично. Красиво.
Имса раздирает царапающая пронзительная боль. Он помнит о приказе и молчит, только кусает подушку, смоченную соплями и рефлекторными слезами.
Артур долбится в него рукой или тем, что есть у него вместо рук.
Тонкий коготь или острие ножа скользит по ягодицам, выписывая заклинания. Вся кровь Имса сосредоточена в сердцевине – не в груди, нет. Его центр в члене, в заднице, в простате, которой никто, кроме Артура, не касался.
По распластанной мошонке стекают обжигающие струйки крови, лаская и дразня, будоража, заставляя сотрясаться вместе с кроватью.
Имс слепо вжимается в матрас, наугад, в мягкое, в пахнущее освежителем для белья.
Артур целует его спину, не прекращая разрабатывать проход, в тупике которого сходит с ума от наслаждения маленькая глупая железа.
Имс – член, он становится членом, мыслит членом, он хочет просунуть распухшую головку между сомкнутых губ Артура, хочет, чтобы Артур пососал его, поласкал языком, чтобы сжал в кулаке, стиснул туго прохладными длинными пальцами.
Но члену можно не думать. Ему, со всей определенностью, думать противопоказано. И поэтому Имсу легко не просить, не заклинать дать ему кончить, не умолять трахнуть его так, чтобы отпустило. Чтобы облегчение вычистило хрустальной проточной водой всю скверну, омыло каждую пору.
– Артур, выеби меня, я больше не могу, боже, отвяжи, блядь, я не могу, мне надо спустить сейчас же! – воет Имс, бесславно сдаваясь, неловко трахая простыню, натягивая путы, выворачивая руки из плечевых суставов.
Боль отрезвляет, наказывает, но не снимает напряжения и желания. Имс не видит, насколько глубокий порез у него на бедре, но ему не страшно.
Он доверяет и подчиняется. Имс знает: если бы он трахался с убийцей, его тело давно было бы мертво.
– Можно сказать? – спрашивает Имс, заставляя себя успокоиться и с усилием сдерживая дрожь.
– Говори, – Артур гладит волосы у него на затылке, замедляя движение пальцев внутрь и наружу.
– Прости. Я больше не буду.
– Потерпишь?
– Да.
– Ты этого хочешь?
– Нет. Я очень, очень хочу кончить.
– Но?
– Но… я больше хочу стать тобой. Хотеть, чего хочешь ты.
Артур разводит ягодицы Имса так, что стыд отступает, посрамленный. Артур входит, вталкивается внутрь, ввинчивается сладко, больно, правильно.
Имс впадает в транс от размеренных движений. Он чувствует, как вопреки позе углубляется дыхание, замедляется сердцебиение, как расслабляются все до единой мышцы в опустошенном теле.
Он умеет летать над воздухом и водой. Он может строить города, конструировать плавательные аппараты, он может стать кем угодно, кем захочет, в любое время. Он впервые в жизни понимает людей – таких сложных, агрессивных, ограниченных, разных. Чувствует все сразу. Он узнает Артура всей ДНК. Он благодарен за каждое прикосновение – вольное или невольное. Открытие: он понимает, зачем нужен секс – это дурацкое, неэстетичное, коммерчески выгодное занятие двух и более людей.
Он не видит, но знает – Артур осторожен. Он не причинит вреда, напротив. Он сделает все, чтобы Имсу было хорошо, потому что Имс – хороший.
Просто так, нипочему.
Как каждый. Как любой.
– Говори, что ты чувствуешь, – хрипло приказывает Артур, выводя из забытья, и в его голосе переливается чистое желание.
Имс послушно прислушивается к себе.
– У меня до ужаса ноют яйца. Член горит, он слишком большой, как никогда. Я хочу сжать его чем угодно, как угодно, приткнуть в любое отверстие. Я хочу подмахивать тебе, но не могу, я связан. Хочу, чтобы ты двигался быстрее, так быстро, как сможешь. Чтобы был во мне как отбойный молоток, чтобы… чтобы… сильнее.
– Но. Ты. Не станешь. Просить? – Артур милосердно ускоряется, не сбиваясь с дыхания.
– Нет. Я возьму, что дашь.
– Иммммс! – незнакомо выстанывает Артур, и запястья Имса оказываются на свободе. Это так здорово, что он не сразу понимает – можно. Можно подсунуть под себя ладонь и сжать ее, и кончить в руку, чувствуя, как расходятся на бедре края резаной раны.
Имс на секунду теряет сознание от облегчения, а когда приходит в себя, Артур лежит на нем, обнимая руками и ногами, устроив на плече темноволосую лохматую голову. И тихо-тихо спит.
*
Они говорят: «Творческий стимулятор». Говорят: «Повышение работоспособности». Говорят про завышенные ожидания. Да они вообще много говорят, а мне нечего им возразить. Их звездный статус обязывает искать причины. С моим статусом все гораздо проще.
У меня давно имелась слабость к сарказму Имса. «Если высрать клавишу от компа, девяносто восемь процентов людей решит – ты сожрал целый лэптоп».
Почему именно он привлек мое пристальное внимание?
Прочтите парочку прошлогодних выпусков «Бостон Глоуб», колонку культуры. У вас не останется вопросов.
Я повторяюсь? Старый дурак.
***
Реабилитация Артуром приносит плоды раньше, чем Имс успевает самостоятельно отдраить всю квартиру и отстирать простыни от крови.
Питер Кадзис из «Бостон Феникс» звонит в два часа пополудни и назначает через неделю неофициальную встречу в маленьком итальянском ресторане возле офиса редакции. «Феникс» – не «Бостон Глоуб», Питер не посмеет диктовать Имсу, о чем писать. Он слишком давно на посту главреда и чует выгоду.
Имс заклеивает широким пластырем многочисленные следы от лезвия и пытается думать о себе как о выгодном приобретении. Получается херово. Артур каким-то образом вживил под кожу наркотик правды – врать самому себе муторно и не работает. Из-за вечной бессонницы Имс разбудил Артура рано утром. В отчаянном приступе психоза он целовал мальчишеское лицо, беспорядочно трогал сухие веки, изогнутые брови, стискивал виски, терся щетиной о гладкий подбородок, кусал ломаную линию губ и старался поверить в перемены.
Артур прижимался в ответ и неслышно вздыхал.
А потом попросил чистым, совсем не охрипшим спросонья голосом:
– Расскажи о себе. Откуда ты?
– Ты спиздил мой вопрос.
– Я знаю, – кивнул Артур, и Имс рассказал. Про нездоровую мать, про отца, про типографию за городом, про Стоктон, про потерю невинности в четырнадцать, про досрочный выпускной в пятнадцать, про первую напечатанную статью, про первый грамм порошка, про единственный раз, когда он добровольно и не по работе задал вопрос: «Откуда ты?»
Откуда ты, Артур?
Имс проверяет счета и решает пока забыть про ноут. Пару десятков статей он может написать и от руки.
Он исчеркивает кривыми строчками четверть блока бумаги для принтера и заставляет себя поесть.
Он слишком быстро устает, и кофе заканчивается уже через пятнадцать листов. Ему нужен допинг, небольшая мозговая встряска для повышения работоспособности, но все заначки выскоблены подчистую.
Артур пишет: «Не надо», и Имсу становится легче. Вязкий туман в башке расходится с трудом, но Имс мешает остатки черного и зеленого чая. И продолжает писать.
К концу дня у него есть развернутый план предполагаемой книги и парочка глав с дразнящими эпизодами, затрагивающими сомнительную роль журналистов «Бостон Глоуб» в раскрытии сексуального скандала в римско-католической Церкви.
Для затравки.
Имс надевает белую рубашку, отмечая отстраненно, насколько она велика. Это подарок Джудит: его день рождения пришелся на первую неделю их «просто секса», который Джудит, как и любая баба за тридцать, отказывалась считать просто сексом.
Имс всегда приходил в этой рубашке на редакционные собрания – у Лэрри была такая же, Джудит славилась парадоксальным отсутствием фантазии.
Анита звонит в дверь очень вовремя – Имс уже собирается уходить.
– По старой дружбе, – развязно жуя жвачку, сообщает секретарша Лэрри и протягивает Имсу упаковку от кокосовой стружки из тех, что используют для украшения тортов. Чувство юмора Аниты всегда импонировало Имсу.
– Ты звезда, ты знаешь, детка?
Анита кивает и лениво обвивает тощими руками шею Имса.
– Ебаться будем, жеребец?
Иногда кому-то лучше не открывать рта.
Имс легко стряхивает безвольные руки Аниты и выталкивает ее за дверь.
– Занят, лапочка. Бизнес.
– Ты безработный. И сейчас полвторого ночи.
– Именно.
Анита высаживает Имса возле «Эдге». Она небрежно машет ему на прощанье, не отрываясь от мобильной трепотни о дислокации очередной богемной тусовки.
Имс сразу направляется к служебному входу. Давешний Билл узнает его и заискивающе распахивает дверь. Все любят журналистов. В затылке ноет от воспоминания о железном кулаке.
В гримерке Артура менеджер клуба орет на двух потрепанных близнецов-порноактеров, затянутых в кожу. Артура за кулисами нет, нет его и на сцене.
Сегодня в «Эдге» тихо и малолюдно. Имс находит Артура в зале у стойки. Тот пьет из высокого стакана прозрачную жидкость – то ли чистую воду, то ли чистую водку – и беседует со смазливым чуваком средних лет, похожим на сильно располневшего Ди Каприо в его худшие времена.
Артур и Ди Каприо касаются друг друга плечами, хотя места у стойки полно.
Имс усаживается за свой столик, стараясь перехватить внимание Артура и обозначить свое присутствие, но за весь вечер ему ни разу не удается этого сделать.
Нет сомнений: Артур избегает его нарочно.
Имс умеет понимать намеки.
Он старается погасить легкое раздражение и ощупывает карман, но пачка из-под дамских сигарет пуста. Впрочем, если обслюнявить палец, можно собрать с картонных стенок коричневую сухую пыль.
У Имса есть хорошая кокосовая доза, и это делает его щедрым и высокомерным. Он оставляет пустую пачку на столе и выходит через главный вход.
Людям нужно отдыхать друг от друга, а у него дома лежит введение к настоящей рукописи, за которую некоторые скандальные издательства отвалят золотую гору бабок.
***
Весь следующий день Имс пишет, почти не прерываясь на сон и еду.
Благодаря Аните он снова в форме, благодаря Артуру – вдалеке от мостов.
Лэрри проявляется ближе к ночи.
– Анита сказала – ты готовишь книгу? – без предисловия начинает телефонный разговор редактор.
Ай Лэрри, ай молодец!
– Еще раз подошлешь ко мне свою шавку, и книга станет на пару глав толще, – сдерживая азартную дрожь, отвечает Имс.
Он отрубает телефон, и когда адреналиновая волна откатывает, душно наваливается паранойя. Рукопись стоит спрятать, но Имс не доверяет никому, кроме Артура.
Отличная идея.
Имс ждет Артура у «Эдге» – вваливаться внутрь с пачкой бумаги формата А4 под мышкой совершенно не тянет. Артур выходит из клуба, когда Имс уже падает с ног, когда он готов заснуть прямо на тротуаре.
– Артур! – окликает Имс и тут замечает: Артур не один. Разжиревший Ди Каприо появляется рядом и обнимает Артура за плечи.
Нельзя сказать, что Артур игнорирует Имса. Но парню стоило стать актером – в его взгляде лишь вежливый вопрос и неузнавание.
Имс тупо пялится в спину Артура, пока парочка садится в «Бугатти Вейрон». Бугатти виляет задницей, как шлюха, и выруливает на проспект.
Нет времени высыпать дорожку, и Имс яростно втирает в десны порошок. Он отдал контроль сам, добровольно, поверив очевидным сигналам и обещаниям. Поверив в мистическую вероятность неравнодушия, поверив в совпадение. В Артура.
Теперь он не понимает, что происходит.
Здесь нет места для стандартных ответов. Имс в принципе не видит ни единого ответа.
Он бежит на вокзал, бежит бегом, пока голени не начинает сжимать судорогами. Мятые заметки он прячет в камере хранения и закидывается прямо на глазах сонного бомжа в привокзальном туалете.
Имс хватается за книгу, за историю, за скверно пахнущие тайны «Бостон Глоуб». Он поднимает воротник пальто и идет домой, поминутно оглядываясь и проверяя, нет ли хвоста.
В квартире он вспоминает про телефон. Артур мог написать, а Имс, придурок, вырубил связь.
Экран загорается голубым, сообщения – отчеты о звонках Лэрри – валятся с омерзительным писком, но от Артура ничего.
Ладно же.
Пусть, хорошо.
Имс всегда был скор на выводы. Шеннон Уэллс не зря пытался научить его терпению. Ничего не случилось, наоборот – Имс свободен, и у него есть главное: идея. У него есть бумага и ручка и много фактов, с легкостью превращающихся в тысячи долларов.
Имс кидается к столу, ручка скрипит, оставляя отпечатки букв на полированной столешнице.
Когда в стержне кончаются чернила, Имс поднимает голову. За окном светло, и он прямо перед собой видит отражение в погасшей цифровой рамке – воспаленные глаза, всклокоченные волосы, расстегнутая грязная рубашка. Он даже не снял пальто.
Скрюченными пальцами Имс собирает покрытую нечитабельными абзацами бумагу и снова прется на вокзал, натыкаясь на прохожих и щурясь от яркого дневного света.
Потом заруливает в «Восточный банк» и снимает наличные. Он мог бы воспользоваться банкоматом, но в отделении можно спереть ручку.
Дома в коридоре он скидывает одежду и вваливается в ванную. Ему надо умыться и прочистить голову, чтобы продолжить работать.
Воспоминания вздымаются пугающим валом, загоняют в лабиринт. Имс опускает взгляд и смотрит на член. Член действительно кажется длиннее, хотя в паху, где Артур прошелся бритвой, начинает пробиваться колючая щетина. Имс неистово чешет лобок и яйца, раздирая в кровь места порезов. Под ногтями грязь и сукровица.
Имс впивается в свое отражение и исступленно дрочит, вспоминая, как Артур был в нем, как не давал шевельнуться, не разрешал думать, как позволял Имсу терять личность и распадаться, растворяться в спертом воздухе, как учил не быть.
Имс жадно слизывает с ладони сперму, представляя прохладные длинные пальцы Артура и его хищные скулы.
Он сует голову под кран и выключает ледяную воду, только когда шею начинает ломить от холода.
Можно, можно пойти в кафе, или заказать уже компьютер, или с телефона войти в интернет и поискать там Артура. Имс всегда славился умением за полминуты находить в публичном доступе такие факты о малопубличных людях, которые не у каждого информатора купишь. Социальные сети здорово облегчили работу полицейским, налоговикам, секретным службам и журналистам.
Но Имс не хочет узнать безвкусную правду. Он боится увидеть на страничке фейсбука обычного парня из техасской глубинки, боится обнаружить фотографии любимой собаки, одноклассников, родителей и, к примеру, младшей сестры. Имс и без того в курсе того, как функционирует мир, он просто не знал раньше, как быть собой. До Артура. С Артуром можно не быть.
Имс рывком вытягивает из кармана телефон и листает записную книжку. Как же он записал Артура?
Ебаный же нахуй! Какое тупое, примитивное, банальное имя! Имс находит пятерых Артуров и с первой попытки натыкается на Артура Хейярда, паршивого фотографа из «Ирландской газеты», с которым Имс подхалтуривал до «Бостон-глоуб». Пиздобол уже целую вечность должен Имсу пятьсот баксов.
Следующим оказывается кузен Артур, с ним Имс не разговаривал лет одиннадцать. Нет ни одной версии, как подобный контакт попал в записную книжку.
После мучительно-неловкого разговора с родственником Имс снова вырубает мобильник – ему некогда тратить время на бесполезную болтовню. Все звонки и поиски позже.
У него осталась еще нераспечатанная упаковка бумаги и свежий стержень в украденной ручке с логотипом «Восточного банка».
Бумага, как женщина, манит гладкостью и глупостью. Ждет, чтобы Имс ее наполнил. Имс собирается оправдать ожидания.
***
Забрать с вокзала рукопись.
Перепечатать и отредактировать.
Встретиться с Питером из «Феникса».
Так много опций, такой стройный план. Если бы Анита взяла трубку и привезла Имсу еще, было бы проще пройтись по пунктам.
Рана на бедре гноится, и Имс каждый вечер заклеивает ее пластырем, надеясь, что в его крови достаточно антител для борьбы с инфекцией. Собственно, у него всегда с избытком имелось всего, начинающегося на «анти».
Но Артур никак не проявляет себя. Ставя точку в книге, написанной меньше, чем за неделю, Имс ощущает могильный холод. Он прячет под плиткой в туалете ключ от ячейки камеры хранения. Раньше он держал там строгие заиндевевшие пакеты.
Имс пытается перебороть тремор, приводя себя в человеческий вид. Трясутся не только руки – дрожат губы, конвульсивно дергается веко, дыхание поверхностно, зрачки расширены. Одежда пропитывается влагой через минуту.
Имс меняет три рубашки и останавливается на черной – так не видно пятен под мышками.
В «Эдге» он заходит с главного входа – охрана сменилась или его просто забыли.
Артур сегодня танцует в красном, он стразу огонь и тлеющий уголь. Имс проходит к сцене и требовательно смотрит в лицо Артура.
Ему плевать на карьеру Артура, на похотливых менеджеров гей-клубов, на всю эту чужую дешевую жизнь. Он уверен в книге и в себе. Он даст Артуру любое будущее, и если тот захочет продолжить танцевать стриптиз перед убогим офисным планктоном, то пусть это будет не «Эдге». Пусть владеет самым золотым заведением США.
Капли пота катятся по лицу Артура, сегодня он танцует… Не плохо, нет. Обычно.
Просто эффектный парень, хорошо знающий свое дело.
Имс хмурится и старается перехватить взгляд Артура. Ему удается.
Артур смотрит на него соблазнительно-профессионально, дежурно улыбается и крутит бедрами. Предполагается, что Имс засунет банкноту ему в трусы.
Твою мать.
Нет уж, нет, пошел ты, сопляк! Имс не позволит так обращаться с собой. Он здесь не клиент, не грязь, осыпавшаяся с ботинок.
– Артур! – зло окликает Имс. – Ты скучен, ну же! Посмотри на меня!
Имсу кажется, что Артур нервничает. Сбивается с ритма и начинает тревожно оглядываться. Он собирается привлечь охрану? Он собирается вышвырнуть Имса из клуба так же, как его выгнали из редакции «Бостон Глоуб»? Как выкинули на обочину журналистики – ненужным, пустым, нищим – уверенные в его безобидности?
Зато они задергались теперь, забегали, они названивают Имсу и готовят отступные за сохранение своих больших и маленьких грязных секретиков. Так что не Артур здесь владеет положением, нет, ублюдки!
Имс не понимает. У него впервые в жизни нет версий, ни единого намека на ответ: «Почему?»
Почему Артур поступает с ним так.
– Почему, сучка ты дешевая?! – орет Имс и хватает Артура за щиколотку, стискивает его босую ногу, не дает вырваться. – Это все, да? Все, что было? Вот так просто? Все?
Артур выскальзывает, оставляя жирный грим на ладонях Имса. Он делает шаг вглубь сцены, и кто-то зовет охрану.
Имс вынимает из-за ремня пистолет и спускает брюки. Потом рывком отдирает окровавленный пластырь и раскидывает руки, демонстрируя Артуру себя и пушку:
– Это все, чего ты хотел, паскуда?! Ты был богом, сука, ты был для меня ебаным богом, ты ходил по воде, твою мать! Зачем? Ответь мне, Артур, потому что я хочу знать! Это то, что я делаю, Артур! Знаю!
Вокруг Имса раздаются крики и визг, Артур пятится к шесту под цветные софиты, включается свет и толпа рвется к выходу.
Отлично. Теперь Артур не сможет игнорировать Имса.
– Ради тебя я готов был снять кожу! – у Имса срывается голос, но он продолжает орать. – Я был готов лечь под тебя, гребаный пидор! Был готов дать освежевать меня, и ты даже начал, ты начал! – Имс тычет дулом пистолета прямо в рану.
– Почему ты не закончил со мной, Артур?! Ответь мне, или я…
Кисть обжигает болью, пистолет летит под сцену, и Имсу заламывают руки. Он стреножен собственными брюками, он воет и рвется из хватки секьюрити, и перед тем, как его вырубают электрошокером, он успевает увидеть распахнутые в ужасе глаза Артура, полные страха и тотального, честного, искреннего непонимания.
@темы: календарь - лето 2011, slash, NC-17
-
-
12.07.2011 в 14:00Теперь я могу объяснить, почему взялся за его случай.
Помимо привлекательного количества нулей в его щедром предложении, помимо моего давнего интереса к его журналистскому стилю, помимо моего желания не потерять на пенсии профессиональную хватку, я услышал от него главный вопрос.
Вопрос, который ни разу не задавали вслух за всю мою многолетнюю практику.
Вопрос, ради решения которого он оказался готов пожертвовать своим главным достоянием.
Вопрос, который он произнес с видом человека, балансирующего в хмурую ветреную погоду на канате моста имени Леонардо Закима.
И, в конце концов, тот самый вопрос, на который он давно и обреченно знал ответ.
– Доктор Смит, – спокойно сказал Имс, придвигая ко мне чек по лакированному дубовому столу, – я должен узнать наверняка, кто из нас двоих безумен. И существует ли второй.
До Имса всем пациентам моей наркологической клиники было принципиально важно никогда не услышать ответа на подобные вопросы.
***
Анита привозит залог, с трудом сдерживая смех.
Она флиртует с полицейским, который отдает ей коробку с пистолетом, ремнем и содержимым карманов Имса. Она подписывает нужные бумаги и кидает Имсу через плечо:
– Лэрри передает: это в счет гонорара.
– За что?
– Сам знаешь, ебливое ты чудовище. Гейский притон, Имс? Серьезно?
Анита не выдерживает и начинает ржать, запрокинув тонкую шею. Коп на посту глазами трахает ее во все места.
В тачке Анита сует в рот пару подушечек детского «Орбита» и предлагает:
– Отсосать? Если тебя в камере не удовлетворили, конечно.
У Имса зудят кулаки, и он врезал бы Аните, если бы разглядел в этом смысл.
Он отказывается от щедрого предложения и устало трет веки.
– Ты выглядишь как мешок с дерьмом. Куда тебе? Можешь поехать со мной.
– Мне надо домой.
– Тебе надо догнаться.
Имс выходит на светофоре за три квартала от своего дома. Он прячет нос в воротнике пальто, засовывает руки глубоко в карманы и старается держаться дальней стороны улицы – глаза нестерпимо режет светом фар.
В переулке перед подъездом – крупнозернистые утренние сумерки и относительно тихо. Имс приваливается спиной к столбу с погасшим фонарем, вцепляется в него пальцами, боясь упасть, и закрывает глаза.
Он должен досконально изучить момент, когда все пошло кувырком.
Татуированный художник, чьего имени Имс так и не узнал, вручил ему паршивое «спасибо» и породил на свет живого Анубиса – египетскую версию проводника в мертвое царство. Гибкое карамельное тело и голова шакала. Хранитель ядов и лекарств, которого Имс придумал трахнуть.
Это труднее, чем вспоминать сон, труднее, чем выплывать сквозь ряску галлюцинаций. Имс даже не знает, что за грибы он жрал. Из Перу или Колумбии? Ядовитые или безопасные?
Очевидно: дело совсем не в грибах.
Столб под пальцами шершавый и холодный. Имс переворачивается и утыкается в бетон горячим лбом.
Воспоминание встает перед глазами, будто пластилиновый мультфильм, картинка из детства. Приглушенные краски и размазанные линии. Полуабстракция и люди, похожие на диковинных существ.
Черная шапка, натянутая до самых глаз, горчащие губы, тусклая бронза. Длинный шарф на голой шее, белые костяшки – пальцы Имса, сжимающие отвороты куртки…
Кто-то смазывает картинку, лепит из пластилина разноцветный шар и заново собирает фигуры.
Одинокие шаги в гулкой трубе переулка.
Пальцы на собственном члене – как птичьи лапы.
Заляпанная спермой стена мертвого до утра офисного здания.
Мягкий идеальный голос, звучащий изнутри черепной коробки.
Дрочка под кайфом, яркая, необходимая, зверино-животная. Чей-то шарф, брошенный на незнакомом тротуаре.
Глаза Имса заливает пот, несмотря на осенний холод. Он отлепляется от столба и рвется к подъезду. Руки ходят ходуном, и электронный ключ только с пятого раза попадает в замок.
Раз-два-три-четыре-пять.
В квартире Имс кидается в ванную, спотыкается о порожек, больно ушибает колени. Под ладонями – холодный мраморный кафель, на языке – каменный привкус.
– Ты говоришь то, что я хочу услышать?
– Конечно.
Под раковиной у стены тускло поблескивает лезвие, и Имс лезет за ним, стараясь не пораниться.
На лезвии – прилипшая пена для бритья, кровь и волосы.
– Ты доверяешь мне?
– Нет.
– Правильно. Но глупо. Поздно.
Он просто хотел иметь член побольше – как все. Он просто хотел выебать что-нибудь вечное.
Имс лихорадочно возится на полу, расстегивая ширинку. Порезы затянулись, и темнеющая щетина с проплешинами прикрывает следы бритвы.
Имс переводит взгляд с паха на лезвие в собственных руках. Пластилиновая картинка – красно-белая, ванильно-клубничная, вкусная. Десны Артура, окрашенные розовым.
Трясущимися руками сложно даже собственную рожу побрить, не то что яйца. Если бы Имс выпил еще полстакана вискаря в забегаловке, полной бухих дальнобойщиков, он вполне мог бы случайно оттяпать себе член.
Так не бывает.
Нет же, нет. Господи, пожалуйста.
– Нет… Нет, бли-и-ин... блин… нет-нет-нет! – шепотом орет Имс и поднимается на ноги, поскальзывается, рвется в комнату.
На подоконнике – разодранная занавеска, прозрачные ленты. Ими не свяжешь и младенца, они слишком широкие, они скользят и не держат узел.
За окном взрывается шина у автомобиля. Как выстрел, как хлесткий звук нежданной пощечины.
Нож. Где он? Пистолет вернули в полицейском участке, а где же… Когтистая лапа Артура, его толстый член внутри… или рукоятка ножа?
Грубый порез на бедре, размазанный теплый пластилин, из носа течет на подушку, из раны течет на простыню. Нож под матрасом у стены – с запекшейся кровью Имса на острие.
Головная боль стягивает виски стальным обручем, шипастым, блядь, венком.
Имс просто собирался взять передышку, просто хотел отдохнуть в прохладной тени крыльев. Вместо этого он дрочил и резал себя, если пластилиновый анимационный фильм, который с помехами транслируется перед его мысленным взором, не очередная ядовитая галлюцинация.
Можно не рваться за телефоном. Имс уверен – там нет ни одного сообщения от Артура. Ни одного незнакомого номера.
Он сжимается на полу, подтягивает к груди колени и затравленно осматривает комнату. В детстве он любил лепить из пластилина длинные тугие колбаски, катая его между потных ладоней. Из такой колбаски легко вылепить знак вопроса.
На кого сегодня ночью Имс наставил свой пистолет?
-
-
12.07.2011 в 14:00Здесь не разрешается иметь личные вещи. Ни звонков, ни телевизора, ни радио.
Клиника похожа на тюрьму.
Понятно, почему последняя звезда, которая лечилась здесь от кокаиновой зависимости, – это «золотой мальчик» – Диего Марадонна, дисквалифицированный в девяносто девятом за пальбу из пневматической винтовки по журналистам.
Ирония места.
Привычные к поклонению и роскоши не оценят дискомфорт. К счастью, Имс – просто мелкий бездарный писака, получивший нехуевый откат за книгу, которая никогда не появится напечатанной ни в одном издательстве.
Доктор Смит разрешает Имсу писать от руки. Он сам приносит пачки желтоватой дешевой бумаги, и Имс заполняет каждую сторону убористым почерком.
В основном там депрессивный бред, не имеющий отношения ни к литературе, ни к журналистике.
Имс может уйти в любое время – у него не было передоза, у кокса не выявлено физического привыкания – только психологическая зависимость. Все решается сменой круга общения.
Никакого Стоктона, железно. Имс лучше пройдет очередной курс психотерапии.
– Ты должен выйти из моих чертовых ворот.
– Вы уверены, док?
– Как только поймешь, что готов.
– Разве не вы должны сообщить мне об этом?
– Именно так я и поступил месяц назад.
– Ладно.
– Сегодня я подтолкну тебя.
– Что-то не так?
– Все точно так же. Клиника – не отель.
– Я слышу вас, док.
– Уверен, Имс?
Имс втягивает голову в плечи и с нажимом чертит шариковой ручкой абстракцию в стиле рисунка пятилетнего имбецила.
Номер не пройдет. Доктор Смит знает, когда его пациенты выздоравливают.
Он боком протискивается в палату, быстро оглядывает голые стены и неуверенно кивает Имсу. У него очень гладкая кожа, и он намного смуглее, чем помнит Имс, – лето, вероятно, он загорел.
Имс невозможным усилием воли заставляет себя не дернуться к окну в попытке выпрыгнуть с третьего этажа. Больше всего ему хочется забиться под кровать, закрыть подушкой голову и скулить, пока доктор Смит не вколет ему большую дозу лекарства.
У галлюцинации Имса нет собачьей головы, не похож он и на стриптизера из «Эдге». Он похож на парня лет двадцати пяти, который чувствует себя не в своей тарелке.
– Привет, – говорит Артур, и Имс по одному отлепляет пальцы от сиденья стула. У Артура другой голос.
Интересно, если он вежливо попросит Артура испариться, поможет ли это налаживанию первичной коммуникации?
– Думаю, вы знакомы, – удовлетворенно произносит доктор Смит и выходит из палаты, бесшумно прикрывая за собой дверь. Имсу хочется броситься вслед за ним.
– Я получил твои извинения, – неловко мямлит Артур.
– Извинения? – уточняет Имс. Он помнит только ствол, направленный Артуру в голову.
– Доктор Смит передал, что ты очень сожалеешь. Типа… ты был не в себе. Но я не собирался заявлять на тебя.
Имс кивает. На всякий случай.
– Ну… вообще-то, я заметил, что ты того, – улыбается Артур, и на его щеках появляются ямочки. Анубис никогда не улыбался глазами. Даже когда облизывал окровавленную ногу Имса.
Имс прочищает горло, прочесывает пальцами волосы, переводит взгляд за окно.
– А ты ничего, – замечает Артур, слегка расслабляясь.
– На черта ты пришел? Получить извинения лично? – Имс твердо смотрит Артуру в глаза.
Артур тушуется, пялится на свои ботинки, потом облизывает быстро верхнюю губу.
– Тебя послал доктор Смит? Вроде как: я пойму, что ты существуешь на самом деле, поверю в свое выздоровление и освобожу койку?
– Ты думал… ого. Думал – меня вообще нет? – удивляется Артур.
Похоже, Имс сильно переоценил репутацию долбаного врача. Похоже, он переплатил.
– А Смит не сказал тебе? Я обожрался грибов, увидел тебя, крутящего жопой перед несколькими хуесосами, и словил парочку глюков про трах с тобой. Всего-то делов.
Артур вспыхивает обидой – совсем мальчишка, не осознающий своей власти, до конца не понимающий красоты своего тела. Какой там стрип. Парень – невинен до скучной зевоты.
– Если ты не возражаешь, Артур… Тебя же так зовут? Впрочем, мне наплевать. Я собираюсь упаковать вещи и свалить уже из этой дыры. Так что…
Имс поднимается со стула и демонстративно поворачивается к Артуру спиной. Он вытаскивает из-под кровати пустую дорожную сумку и кидает туда смену белья, зубную щетку и пухлую пачку истрепанных, исписанных листов.
– Такой же мудак, как все, надо же, – задумчиво произносит Артур, и Имс замирает, комкая чистую футболку. – Окей. Извиняюсь за навязчивость и все такое. Пока, мистер журналист.
– Стой.
Имс поворачивается и в один шаг настигает Артура у двери. Никакого сладкого геля для душа он не чувствует – только чистый здоровый мужской запах. Глаза у Артура ярче, чем на рекламной картинке. И точно как в рекламе он приподнимает одну бровь в ожидании.
– Скажи, почему ты пришел? Почему сейчас?
– Да я сразу пришел, но меня твой врач не пускал, – пожимает плечами Артур. – Газеты писали, в какой ты клинике. Я и не знал, что ты такой крутой репортер…
– Колумнист. Был. Н-не важно, ага. Писали, значит?
– Еще бы. Ты чуть не пристрелил меня. Ну и членом размахивал в клубе. Клево вышло.
– Угу. Круче некуда. Ну и?
– Ну и. Ты говорил тогда всякое. Про меня. Хотя доктор сказал – вообще не про меня. И… короче…
Артур разводит ладони, как будто все уже объяснил. Навязчивое желание Имса залезть под кровать никуда не исчезает.
– Ты сделал меня звездой, Имс. Я теперь нарасхват.
– Всегда пожалуйста. Типа… мы квиты?
Артур наклоняется и очень аккуратно целует Имса в уголок рта.
– Ты любил меня? Хотя бы одну минуту?
Имс трогает лоб Артура, гладит теплую щеку, ерошит колючую жесткую бровь.
– Малыш, тебя обманули. Не смеши дядю, дядя и без тебя тронутый. Нет никакой любви.
Лицо Артура меняется. Он улыбается с властным равнодушным превосходством, и Имс отшатывается, не в силах контролировать вопящие инстинкты.
– Есть, – произносит перевозчик губами Артура, и Имс покорно тянется к нему в безропотном ожидании последнего поцелуя.
Артур обнимает Имса за шею и безошибочно прижимается бедром к ноге, где под джинсами змеится белый безобразный шрам.
-
-
12.07.2011 в 16:12о, это просто охренеть... давненько я не читала такого, изогнуто-вывернутого, местами знакомого и местами пугающего. не знаю почему, но это разращает, возбуждает и как-то странно покоряет. как будто текст это Артур, а я -- Имс.
marina_ri
это великолепно. состояние Имса, его мысли, поступки и страхи очень мне близки. особенно страхи. в самом начале мне казалось, что будет попытка арт-хауса от имени скатившегося в пропасть колумниста. но в процессе чтения поняла, что тут гораздо более глубокие мысли, потаенные желания и слизкие страхи человеческой натуры. образ Имса так вбился мне в сознание, может, еще и оттого, что я сама журналист..
не надо было читать это на работе
-
-
12.07.2011 в 16:35Я очень давно не читал ничего в таком ключе, пожалуй, с самого подросткового возраста, и я рад, что прочитал это после такого долгого перерыва именно в этом фандоме. Эмоций масса, впечатление одно и большое, не поддающееся окрасу, а моя благодарность еще больше.
Вы сделали мой день *добавил в цитатник*
-
-
12.07.2011 в 17:06Весь текст - это выверт подсознания Имса, глючного, непонятного и будоражащего! Невозможно оторваться и потом собрать мозги в кучку.
marina_ri ты покорила меня в самое сердце!
-
-
12.07.2011 в 17:55Им можно восхищаться.
Он может не нравиться. Сильно не нравиться. Его, наверно, даже можно ненавидеть. Но равнодушным он не оставит, мне кажется, никого.
Страх и ненависть в Лас-Вегасе. Бойцовский клуб. Наверно, стандартные ассоциации.
Кроссовер с "Загадочной кожей"? ОСТ? Не знаю. Мне это не так важно знать.
Хочется говорить только об ощущениях.Ощущении эмоционального, глубокого, литературного текста. Ощущении благодарности автору, который дарит мне, как читателю, сильные чувства.
-
-
12.07.2011 в 19:20-
-
12.07.2011 в 21:32ох, спасибо-спасибо ты меня знатно порадовала этим текстом!
-
-
12.07.2011 в 21:41-
-
13.07.2011 в 00:01Сошла с ума вместе с Имсом.
Такое чувство, что стоишь и смотришь на происходящее, и вроде отвернуться нужно, больно смотреть, а ничего не получается, как во сне, как парализованный.
marina_ri, да больно же... зачем ты так Имса "ломала"? Артур-Анубис - ха. Вообще если разобраться, то Артур (или Нил?..
Последний раз, таким живым и страшненьким меня стукнуло "Уцелевшим" Паланика...
Спасибо тебе, в очередной раз, *шепотом* ты знаешь мою слабость к твоим произведениям
-
-
13.07.2011 в 01:26охтыж черт, какой потрясающий отзыв! какие слова..
как будто текст это Артур, а я -- Имс.
все, блин, я умер и не могу собраться для внятных слов, одно мычание.
в самом начале мне казалось, что будет попытка арт-хауса от имени скатившегося в пропасть колумниста.
честно говоря, в начале оно так и планировалось, проще. все же я рисковала - формат сильно не фандомный. но Имс с первых мыслей о нем стал таким реальным, что дальше просто вел меня, где-то пугал, интриговал... я решила позволить ему и себе немного пафоса.
образ Имса так вбился мне в сознание, может, еще и оттого, что я сама журналист..
как здорово, что правильно поймались нюансы! я ужасно рада, что текст, несмотря ни на что, вышел цепляющим, я за него здорово беспокоилась.
спасибо вам огромное за образный комметарий, меня прям швырнуло им куда-то вверх... эмоций через край.
благодарю!
Figaro de la Vega оу, кстати да! я в подростковом возрасте очень любила вот такой расклад с такими мужскими персонажами, и мне жутко приятно, что тут получился отзвук, что герой сработал, как надо...
спасибо от всего сердца!
egorowna Весь текст - это выверт подсознания Имса, глючного, непонятного и будоражащего! Невозможно оторваться и потом собрать мозги в кучку.
у меня был вариант - отказаться от участия в фесте или вот это... не знаю, верен ли мой выбранный вариант, но ыыы, ура!!! тебе нравится!!!
Спасибо громадное!
неслучайный гость Страх и ненависть в Лас-Вегасе. Бойцовский клуб. Наверно, стандартные ассоциации.
ага, все корни там, в моем любимом Паланике в частности, который лезет, стоит мне себя отпустить... и тут так вышло, что я решила рискнуть.
и спасибо невероятное за сильные слова в адрес текста! я отлично понимаю, как он может сквикнуть, но тут пошла ва-банк, просто надеясь на то, что найдутся читатели, с которыми я совпаду. и видя, что да, что такие читатели есть... я просто невероятно счастлива.
благодарю!!
haruka-murakami вам спасибо, что прочитали!
sleep spindles и ты считала, что ЭТО может мне не понравиться??
угу
тут же нет сладкой ебли. а я вот сама люблю сладкую еблю
это целый рассказ в стиле Буковского-Уэльбека!
блиин... какая интересная ассоциация.
я даже не знаю...
Спасибо тебе! просто выдыхаю, что понравилось.
вот этого товарища мне Артур-Анубис всю дорогу напоминал))
ой... вау. как красиво!
TDoroty Такое чувство, что стоишь и смотришь на происходящее, и вроде отвернуться нужно, больно смотреть, а ничего не получается, как во сне, как парализованный.
ччччерт...
ребята...
вы как скажете - я не знаю, как отвечать, все невнятно... такие образы, слова... спасибо!!!
больно же... зачем ты так Имса "ломала"?
ну на мой взгляд это в целом довольно банальная история о довольно банальных вещах - и Имс сам себя поломал, как часто бывает. но я верю в него - ума у него не отнять, ясность мышления - тоже будет. я верю, что у этой истории есть хэ... насколько он вообще тут может быть.
но я в отношении хэ вообще оптимист ))
Артур (или Нил?..
абсолютно. конечно.
есть ли там Нил - не скажу так четко, но, безусловно, это ау, как и было заявлено.
меня стукнуло "Уцелевшим" Паланика...
оооо, люблю, да.
спасибо, спасибо громаднейшее!
-
-
13.07.2011 в 01:32тут же нет сладкой ебли. а я вот сама люблю сладкую еблю - ну я разные тексты люблю) могу и не только про еблю
и тут так вышло, что я решила рискнуть - я очень рада, что ты решила рискнуть и все-таки опубликовать его на календарь
-
-
13.07.2011 в 01:45-
-
13.07.2011 в 06:14Спасибо за текст.
-
-
13.07.2011 в 09:52это вам спасибо за такую историю, читая которую хочется взять фотоаппарат и отщелкать их эмоции, которые, я уверена, зримы.
а там строчка, про Пулитцеровскую, ох как она меня вздернула )))
-
-
13.07.2011 в 11:22marina_ri не устаю восхищаться языком текста, фразами. Сочетаниями несочетаемого. Говорить о сложных понятиях и тут же вываливать те, вещи, что должны печаться лишь в желтой прессе.
читать дальше
последнее напомнило любимый до дрожи "Дневник". Имс не Мора Кинкейд, не Констанс, и не Мисти. Но его понятия, отношение к миру, к самому себе, когда подменяется реальность - это было сродни чувству узнавания.
Сюжет - наркотический угар, единственная принятая доза "первого", затяжная точка невозвращения. Каждый варится в собственном соку. Каждый получается своего перевозчика. И Артур личный Харон Имса. Почти ХЭ - жестокий для остального мира, милосердный для его участников.
посмотри "Stay" 2005 года - фильм на той же грани видений, только без кокса. Безумно красивые съемки, блестящий актерский состав.
-
-
13.07.2011 в 11:23Поэтому и цепляет так сильно. Мы все ломаемся, или пытаемся не сломаться с учетом жизненных обстоятельств. С одной стороны "Как можно спустить свою жизнь в унитаз?!" с другой "окрасим реальность яркими кокаиновыми (алкогольными) красками, потому как достало". И большинство верит в хэ, даже если, вроде бы, и быть такого не может. И я верю, не смотря на жизненный опыт. Вот такая победа оптимизма на здравым смыслом.
И знаешь что еще классно? То что, не смотря на твою любовь к книгам Паланика, в твоем тексте нет абсолютного подражания ему.
-
-
13.07.2011 в 15:48я очень рада, что ты решила рискнуть и все-таки опубликовать его на календарь
фух, я тоже, да! спасибо!
egorowna Точно! Паланик
ага, я очень люблю эту схему!
Tokyo_number_13 Играться с египетскими богами всегда было занятием сомнительным, особенно в сочетании с грибами.
ох, да.. они там какие-то все не сильно добрые.
спасибо большущее за отзыв!
svejee_mjaso хочется взять фотоаппарат и отщелкать их эмоции, которые, я уверена, зримы.
ббблин, каааак вы... черт.
спасибо.
про Пулитцеровскую, ох как она меня вздернула )))
ыы, как классно, что отметили ее!
charuti Говорить о сложных понятиях и тут же вываливать те, вещи, что должны печаться лишь в желтой прессе.
вообще в этом тексте получился совершенно непривычный для меня самой пафос в сочетании с какими-то собственными размышлениями. как правило, я от такого бегу.
последнее напомнило любимый до дрожи "Дневник".
оу, я про "Дневник" тут не думала, скорее Пелевин сыграл, но да, есть тоже!
Каждый варится в собственном соку. Каждый получается своего перевозчика.
удивительно в масть тексту фраза, просто ммм... спасибо, что так его приняла!
Почти ХЭ - жестокий для остального мира, милосердный для его участников.
кстати да, для меня тут совершеннейший хэ...
посмотри "Stay" 2005 года - фильм на той же грани видений, только без кокса.
оо, здорово! обязательно посмотрю!
Спасибо тебе.
TDoroty С одной стороны "Как можно спустить свою жизнь в унитаз?!" с другой "окрасим реальность яркими кокаиновыми (алкогольными) красками, потому как достало"
дааа...
узнаваемая двойственность.
Вот такая победа оптимизма на здравым смыслом.
всегда, точно! )))
То что, не смотря на твою любовь к книгам Паланика, в твоем тексте нет абсолютного подражания ему
я оочень надеюсь, что действительно нет, во всяком случае я избегаю этого на сознательном уровне. Спасибо!!
-
-
13.07.2011 в 17:44Марина, это невероятный текст. ты большой мастер.
-
-
14.07.2011 в 15:59-
-
15.07.2011 в 12:03-
-
15.07.2011 в 13:07черт.
спасибо!
ale-ol Благодарю от всего сердца!
reda_79 но меня эта история успокоило всей своей сумасшедшестью
ох, надо ж... это здорово!
спасибо тебе!
-
-
02.11.2011 в 15:17Спасибо.
-
-
27.12.2011 в 15:17Где я была все это время? Почему только сейчас?
Слов у меня нет. Морозец такой по коже...
Работа побоку, обед туда же.
marina_ri, Сивиспакем, current obsession спасибо!
-
-
27.12.2011 в 23:44Огромное спасибо за оценку!
Bukachka, спасибо за воодушевляющий комментарий!
Ужасно приятно, что текст пришелся, я за него переживала
-
-
28.12.2011 в 00:05-
-
28.12.2011 в 08:50-
-
30.12.2011 в 18:25мне как раз очень хотелось приблизиться к этому формату, но все равно на сто процентов не вышло.
Мне безумно понравился ваш Имс, собственно, фик о нем скорее, я думаю.
да, это правда, по сути Артура здесь вообще нет, только в финальном эпизоде.
не пересказать, как приятно, что настолько вдумчиво захотелось прочитать мой текст
Bukachka, ох, да, я, конечно, не на подрочить его писала, хотя вообще обычно и пишу и читаю только для этого
-
-
24.01.2012 в 03:20Спасибо Вам огромное за такого, черт побери, ИСКРЕННЕГО Имса и за такое крышесносящее ВСЕ по ходу повествования. Признаю, что читать было нелегко - все-таки стиль действительно резкий, но зато передает все и без остатка. Потрясающе. Спасибо.
Кстати, думала, что на этом моменте -
и перед тем, как его вырубают электрошокером, он успевает увидеть распахнутые в ужасе глаза Артура, полные страха и тотального, честного, искреннего непонимания.
- текст и кончался, но была приятно удивлена продолжением. Хотя здесь как оборвало, представляю, что чувствовал Имс.
-
-
28.01.2012 в 23:52Спасибо за комментарий, такой подробный и прочувственный...
смесь концентрированной злости Имса без этой его нахальной наглости, с примесью чего-то из альтернативного жанра типа "Рассказики под экстази" Бегбедера или БК Паланика.
агрхвибррррррр!!! вау.
как вы... ччерт.
за такого, черт побери, ИСКРЕННЕГО Имса
так интересно, я и не задумывалась. ведь правда тут Имс совершенно разболтанно-нараспашку.
текст и кончался, но была приятно удивлена продолжением
вообще по-честному надо было там и закончить, но я очень хотела выписать реального Артура. Не смогла отказаться от задумки.
Спасибо!!!!